Выученные уроки
Шрифт:
Большой Зал начал заполняться людьми как раз, когда я заканчивал завтрак. За столами стали собираться ученики, и я взял свою сумку и собрался уходить.
— Подвинься, педик! — тяжелое плечо врезается в мое, и я с удивлением смотрю вверх.
Кристиан Флинт глядит на меня с этим идиотским издевательским огоньком в глазах. Не ошибайтесь, нет, я не настолько глуп, чтобы лезть в драку с Кристианом Флинтом — он приблизительно в три раза больше меня и раз в десять злее. Так что нет, я не реагирую. Я просто отодвигаюсь как можно дальше и даю ему пройти. Он настолько громаден, что еле протискивается, но
Кристиан Флинт — один из где-то сотни людей, которые врезаются в меня каждый день. А еще они любят обзывать меня такими чудесными словами как «педик». Ах, это так оскорбительно, что я еле выдерживаю… Нет, серьезно, почему люди думают, что это худшее, как можно обозвать человека? Наверное, потому, что эти придурки, которые ходят по замку и выкрикивают это — на самом деле те, кто собирается по ночам в спальне и сосут друг у друга члены. Ну, или что-то в этом роде, не знаю.
Все еще слишком рано, но я решаю, что могу идти вниз, в подземелья. Там так же холодно как в слизеринской гостиной, но я не удивлен — такая температура держится здесь круглый год. Монтегю еще нет, и, так как это первый урок сегодня, класс еще закрыт. Я ставлю сумку на пол и соскальзываю по стене, чтобы сесть рядом с ней. Я втягиваю руки в рукава и почти слышу голос моей матери в своей голове: «Тебе действительно нужно постоянно растягивать свои вещи, словно хамскому уличному беспризорнику? Правда, Скорпиус, тебе следует научиться хоть немного уважать свои вещи!»
Мать не так уж и плоха на самом деле. Она раздражает, когда дело касается внешнего вида и тому подобного, потому что она всегда хочет всего самого лучшего и хочет, чтобы мы этому соответствовали… Но она, по крайней мере, выказывает хоть малейший интерес ко всему, что касается меня, кроме квиддича. Она слушает (или притворяется, что слушает), когда я говорю о том, что происходит в школе, и всегда отвечает на письма настоящими вопросами и предложениями, в отличие от папиных писем, которые обычно выглядят так:
Дорогой Скорпиус,
Дома все в порядке. Учись хорошо и не попадай в неприятности.
Искренне твой,
Отец.
Ну, теперь вы, наверное, решите, что у меня серьезный, глубоко завязший «комплекс папочки», верно? Ну, если так, то вы ошибаетесь. У меня нет связанных с этим комплексов. На самом деле это у моего отца «комплекс папочки». Его отношения с отцом еще куда хреновее, чем мои с ним. Вот почему я его ни в чем не виню. Серьезно, ну где бы он мог научиться быть внимательным отцом? В любом случае, не то чтобы он вообще планировал заводить сына. Моя мать была беременна, когда выходила замуж, так что понятно, там просто случилась какая-то ошибка. Но об этом мы дома тоже не говорим.
Отлично, сюда идут гриффиндорцы, ну, то есть, парочка их. Меган Томас и Элизабет Ричардсон смеются идиотски громко над чем-то, что я уверен, не так уж и смешно. Я, наверное, превратился в невидимку, потому что они меня полностью игнорируют и вообще никак не замечают мое присутствие. Мне плевать, конечно. Они обе довольно надоедливые, так что лучше уж пусть игнорируют, чем пытаются со мной поболтать.
Меня не интересует розовый лак для ногтей или прическа солиста Озорных Волшебников, в конце концов. Я посмотрел на часы и увидел, что осталось всего десять минут
Стало собираться все больше людей, и, наконец, явился Монтегю, чтобы нас впустить.
Уже прошло три минуты от начала урока, но мы все тихо зашли и расселись за своими столами. Обычно мне приходиться сидеть с Джастином и Дарреном, и, да, я говорю «приходится», потому что будь у меня выбор, я бы сидел и работал один.
Оба они говно, когда дело касается зелий, так что в итоге я все равно все делаю один, но при этом мне приходится делиться своими оценками с ними, и я не считаю, что это честно.
Как раз, когда мы рассаживались, дверь в класс опять открылась, и Роуз Уизли вбежала вместе с Дэвидом Джорданом. Они выглядели запыхавшимися или потому, что они бежали сюда по всем лестницам, или потому, что целовались где-нибудь в шкафу для метел. Или потому, что они оба в плохой физической форме, не знаю. Монтегю сердито на них посмотрел, как только они вошли и пролаял:
— Десять баллов с Гриффиндора!
Наверное, как слизеринец, я не должен этого говорить, но не думаю, что это честно — снимать баллы с Гриффиндора за их опоздание, когда учитель сам опоздал на урок. И, конечно, я не произнес это вслух. Я не тупой.
Никто из них и слова не сказал, да Дэвид и не стал бы. А Роуз, наверное, читает новую книгу, где сказано «Не спорь с учителем Зелий или будешь изгнана». Это разочаровывает немножко. Я всегда восторгался и наслаждался, когда она начинала спорить с ним, потому что, похоже, больше никто не имел достаточно храбрости, чтобы сделать это. Я — точно нет, и я не помню, чтобы кто-то делал. Во всяком случае, не в таких масштабах. Но, похоже, она поняла, что если будет продолжать, то это очень плохо кончится, поэтому она прекратила.
Они с Дэвидом скользнули за стол к ее кузену. Он посмотрел на них, подняв брови, и они словно молча о чем-то переговорили. Мне всегда кажется, что это странно, когда ты можешь прочесть чьи-то мысли, просто обменявшись взглядами. Я не знаю никого на свете, кто мог бы прочитать мои мысли, просто взглянув на меня, но у меня нет таких близких друзей, как у них. И у меня нет толпы кузенов, бегающих по школе. Интересно, они понимают, как им повезло, что у них такая большая семья и рядом всегда есть кто-то, с кем можно поговорить? У меня нет братьев и сестер, как и у моего отца. У моей матери есть сестра, но у нее нет детей. Так что я всегда один в своей семье, и, может быть, именно поэтому меня раздражают одноклассники. Но, тем не менее, я бы хотел, чтобы у меня был кто-то, с кем можно поговорить.
Роуз подвязывает волосы. Она всегда так делает, когда начинаются Зелья, думаю, чтобы волосы не падали на лицо, пока она работает. Она всегда использует для этого бледно-зеленую ленту, она уронила ее в тот день, когда ее выгнали из класса. Я подобрал ее и вернул… ну и, естественно, выставил себя полным придурком во время этого. Удивительно, правда? Да, точно. Я говорил с ней, наверное, где-то раз шесть за эти пять лет, и ни один из этих разговоров не заканчивался неловкостью, потому что я чувствовал себя полностью опозорившимся. Наверное, скорее всего, потому что я полностью на ней помешался.