Вьюга
Шрифт:
Пудак вошел в кибитку, поздоровался.
Тетя Аннабиби встретила его приветливо, пригласила поближе к очагу, но Пудак сказал, что садиться не будет, и пристроился на корточках недалеко от двери.
Не зная, с чего начать, Пудак довольно долго сидел молча. Потом откашлялся и завел такую речь:
— Тетя Аннабиби! У нашего народа есть порядок, доставшийся нам от отцов и дедов. И порядок этот не нарушают ни те, кто выдает замуж дочь, ни те, кто приводит в дом невестку. А ваш Сердар проучился где-то без году неделю, умный стал чересчур и хочет все наши порядки порушить. Вы
Бабушка решила, что Пудак предлагает справить свадьбу по старинному обряду, а потому ответила ему спокойно и печально.
— Знаешь, сынок, — сказала она, — мне и самой больше по душе, если б устроить все по обычаю. Да ведь молодые не больно-то с нами теперь советуются… — Тетя Аннабиби вздохнула и отложила в сторону прялку.
Злой, раздраженный, все эти дни не знающий, на кого наброситься, Пудак весь вдруг побагровел.
— А вы с кем советовались?! — выкрикнул он. — Вы, старый человек, знающий обычай, с кем вы сватовство вели? Когда сговор был, когда барана резали? А? Скажите, я послушаю!
— Аллах милосердный! — прошептала тетя Аннабиби, видя, что Пудак весь дрожит от ярости, и в испуге взялась за прялку. — Мы с Дурджахан обо всем договорились по-хорошему… — пробормотала она.
— С Дурджахан?! — снова крикнул Пудак. — Почему с Дурджахан? А я? Кем я прихожусь девушке?
— Ты? Раньше отцом ей приходился. Потом бросил своего ребенка и стал никто.
— Врете! Я как был ей отцом, так и остался! И я вам говорю: с сегодняшнего дня чтоб даже не подходили к Дурджахан, все дела со мной! Отсчитаете калым, принесете — и забирайте невестку! С матерью ее я сам рассчитаюсь, мне чужого не нужно! Понятно?
— Чего же непонятного… Только нет у меня денег, чтоб тебе отсчитывать.
— А нет денег, пускай твой внук городскую себе ищет! Там этих голоногих полно — даром никто не берет! А к Дурджахан не ходите — это мое последнее слово. Не послушаете — хуже будет!
— Ты чего это расшумелся? — ворвавшись в кибитку, Бессир грозно ринулась на мужа. — Дурджахан ему не по зубам, так на старого человека набросился! Иди к своей бывшей, с ней шуми! Ишь обозлился как! Из-за этого проклятого калыма совсем рассудка лишился!
Аннабиби, обрадованная неожиданной поддержкой, прерывисто вздохнула и крепко сжала в руках прялку. Бессир искоса глянула на старуху и, видя, что все идет, как задумано, еще крепче стала наседать на Пудака:
— Мало ли что случается, так сразу и орать? Позоришь себя только! Иди домой, гость пришел. Тут тебе делать нечего!
— Смотри, старая! — проговорил Пудак, поднимаясь. — Я еще превращу вашу свадьбу в поминки!
— Иди, иди! — проворчала ему вслед Бессир. — Развоевался! Если желчь взыграла, на бывшую свою ори! Никто тебе не позволит свадьбу в поминки превращать! — и она вытолкала мужа из кибитки.
Пудак ушел. Видимо, у них с Бессир было заранее разучено, кто что скажет, когда кому приходить и уходить, но Аннабиби ничего этого не подозревала. Теперь, когда Пудак наконец ушел, она сидела как оглушенная, уставившись в одну точку старческими выцветшими глазами. И не было у нее сил не то что прялку крутить, даже и пальцем шевельнуть.
Старая
Бессир, зорко наблюдавшая за старухой, поняла, что подошел самый главный момент.
— Милая моя свекровушка! — со слезой в голосе начала она, обнимая старушку. — Вытри ты свои глазоньки! Не стоит он, дурень, ни единой твоей слезиночки! Не плачь, моя милая, не плачь, моя славная!.. — Бессир концом старухиного платка вытерла ей слезы.
Бабушка Аннабиби, утешенная этой неожиданной лаской, вместо того чтобы перестать плакать, совсем расслабла и залилась в три ручья. Бессир возликовала — дело шло как по маслу.
— Не плачь, дорогая моя свекровушка! Этот Пудак Балда, чтоб ему пусто было, чем людей расстраивать, шел бы к своей Дурджахан! Пускай сидят да судят-рядят, куда опозоренную девку девать!.. — В этом месте Бессир вдруг умолкла, словно спохватившись, что сказала лишнее, а сама искоса глянула на старуху. Слова «опозоренную девку» произвели на бабушку Аннабиби прямо-таки магическое действие. Слезы ее сразу высохли, рыдания прекратились, губы поджались — перед Бессир сидел совсем другой человек. Это было как раз то, чего она добивалась. Теперь, скорбно опустив голову, Бессир ждала, когда бабушка Аннабиби начнет ее расспрашивать.
Аннабиби вытерла мокрое от слез лицо, взглянула на Бессир и, поднеся ко рту левую руку, спросила:
— Ты сказала — «опозоренную». Это почему такие слова?
— О господи, да перейдут на меня твои недуги, дорогая свекровь, я ведь давно собиралась сказать, да как с такой новостью придешь — ноги не идут. Вот уж зашла за Пудаком. Придется, видно, сказать…
— Говори! Говори! — Аннабиби обеими руками схватила Бессир за плечи.
— Вы же знаете, дорогая свекровь, как я вас уважаю! Я вас за близкую родню почитаю, никогда и по имени-то не назову, а только «свекровь». Вам в руку заноза попала, а мне на другом конце села больно — вот как я вас люблю! Легко ли мне дурные-то вести вам нести?
— Говори! — простонала старуха. — Говори, не мучай меня!
— Скажу, дорогая свекровь, скажу! Пускай уж лучше один раз сердце переболит, чем потом всю жизнь маяться! Не знаю только, как и начать… — Бессир все прекрасно знала, и как начать, и как кончить. Она видела, что старуха запутана в сетях ее хитрости, как муха в паутине, что ей уже не выбраться, и наслаждалась муками своей жертвы. — Вот, к примеру, решил бы ваш внук жениться на городской с голыми ногами?..
— Спаси и помилуй, боже!..