Выживших нет
Шрифт:
Мы поприветствовали друг друга кивками, я был слишком увлечен видом великого разведчика, чтобы ответить на его дружелюбную улыбку. Я навсегда запомню его как нечто нереальное, потому что темнота была такой, что можно было составить о нём только общее впечатление. Тем не менее, я смог разглядеть достаточно, чтобы заметить, что у него был большой зоб, что напомнило мне фразу Гири о Большой глотке. Я узнал потом, что это его индейское имя.
Но теперь Бриджер заговорил, и его слова привлекли внимание.
– Этим подразделением командует полковник Кэррингтон, настоящий гарнизонный
– Да. А с ним было три тысячи опытных кавалеристов.
Согласие Гири было таким же сухим, но его следующие слова прозвучали громче:
– Боже мой, Джим! Ты знаешь, что сейчас две тысячи сиу и шайенов сидят вокруг Ларами и пытаются заключить соглашение с Бюро по делам индейцев по тропе Бозмана?
– Я знал, что тут нечто большее, чем просто получить боеприпасы по приказу Кэррингтона, и, клянусь Богом, так и есть.
– Господи. – Гири помедлил, затем тихо добавил: – Они идут туда с инженером из казарм и несколькими сотнями зеленых юнцов, чтобы обмануть две тысячи конных воинов.
– О, это еще не все, Эд. У этих парней нет ничего, кроме дульнозарядных ружей.
Единственным ответом Гири был стон.
– Эд, ты собираешься этой ночью вести свой караван?
– Придётся. Все живое, что останется в этой прерии через двадцать четыре часа после того, как Кэррингтон введет свои войска в Ларами, не будет белым и двуногим.
Мы пожали друг другу руки и расстались, пообещав Бриджеру еще раз попытаться отговорить Кэррингтона от вступления в Ларами, пока действует соглашение, а если это не удастся, задержать ввод войск достаточно долго, чтобы позволить нам привести караван в форт раньше них. Внезапно каждый час стал дорог.
Вернувшись в фургонный лагерь, Гири отдал приказ о форсированном ночном марше. Люди были в панике, пока дюжий разведчик не отрезвил их угрозой:
– Если вы не будете работать как черти и гнать как в ад, ваши волосы будут сушиться над дымоходом в вигваме сиу не позже, чем через два часа после завтрашнего восхода.
Все, включая детей, взялись за поводья и запрягли лошадей. Дух страха дышал им в спину, и караван тронулся через двадцать минут после нашего возвращения.
У нас не было никаких проблем. Наши фургоны были запряжены мулами, тропа рядом с фортом была широкая и чистая, и рассвет застал нас въезжающими в Ларами через самый большой индейский лагерь, который я когда-либо видел.
Гири указал на вигвамы пяти из семи племен тетон-сиу: брюле, минниконжу, оглала, Два Котелка и Хункпапа; последние были самыми свирепыми из всех краснокожих воинов и народом Сидящего Быка. Отсутствовали санс-арк с юга, черноногие сиу с дальнего северо-запада. Можно было увидеть много своеобразных, из шестнадцати шестов, вигвамов шайенов, а также
Суматоха, шум и яркие цвета военных нарядов этого огромного сборища были невероятными.
Толпы визжащих индейских собак следовали за нашим караваном, бросаясь на наших мулов и огрызаясь на них, снуя туда-сюда между нашими фургонами, как стая саранчи. Повсюду были группы скво, закутанных в одеяла, и детей с глазами-бусинками – у первых одежда из оленьей кожи закрывала всё, кроме глаз-щелочек, а у последних обычно всегда был в руках игрушечный лук, свистулька из орлиной кости или другая игрушка.
Их огромные табуны растянулись на пять миль вдоль реки напротив форта. Постоянное ржание, метания, драки и беготня среди этих табунов добавляли красной пыли и непрекращающегося шума к и без того дикой обстановке.
Перед каждым вигвамом лежала вонявшая на солнце груда свежего бизоньего мяса, чёрного от облепивших его мух и добавлявшего смрада разлагающейся плоти и без того стоявшей в лагере вони. Как ни странно, в лагере не было воинов, когда мы проезжали через него. Только женщины, дети и старики выстроились вдоль нашего пути мимо вигвамов.
Когда мы переходили реку вброд, из-за угла форта выскочила группа примерно из пятидесяти конных воинов. Во главе их ехал великолепный вождь – высокий, статный, его обнаженная кожа отливала красной медью в лучах утреннего солнца, головной убор боевого вождя, сделанный из орлиных перьев, затенял его смуглое лицо и спускался по мускулистой спине. К моему удивлению, Эд и этот великолепный воин приветствовали друг друга как давно расставшиеся братья, обменявшись жестами мира, рукопожатиями, похлопываниями по спине и ведя себя как мужчины, которые рады видеть друг друга после долгой разлуки.
После недолгого разговора на языке, который, как мне показалось, был шайенским, вождь и его воины ускакали прочь. У меня возникло неприятное ощущение, что вождь слишком долго рассматривал меня во время разговора с Эдом, но я отбросил эту мысль как маловероятную.
– Это был Тупой Нож, шайен. Он мой брат.
Я пристально посмотрел на Гири, чтобы убедиться, что он говорит серьезно. Он усмехнулся серьезности моего выражения лица и так небрежно, словно говорил о погоде, сказал мне, что он наполовину шайен; его мать и мать Тупого Ножа – родные сестры. Какими странными бывают все эти проделки наследственности. При взгляде на нас двоих меня вполне можно было принять за чистокровного сиу, в то время как мой спутник был типичным белым жителем равнин.
Словно прочитав мои мысли, Гири с улыбкой заметил:
– Вождь хотел знать, из какого ты племени. Я сказал ему, что не знаю, что ты пришел издалека, с юга, от Отца Вод, но что ты был силен в войне, создавая большую хмунху с помощью маленьких ружей.
– Что такое хмунха, чёрт возьми? – спросил я; мое любопытство было возбуждено интересом Тупого Ножа к моей особе, вызванном предположением, что я индеец.
– Сильная магия, – ответил Гири. – Вождь был впечатлен. Он сделал тебе индейский комплимент.