Выживший. Чистилище
Шрифт:
– Что значит покинул? Просто так взял и вышел? Хороша же там охрана...
– Не вышел, товарищ Сталин, выехал. На аэросанях. Взял и угнал аэросани, представляете? Протаранил ворота - только его и видели. Самое смешное, что вместе с ним на этих аэросанях уехал и Мороз. Только не в кабине, а на капоте, вцепившись пальцами в передок. Можно сказать, его спиной или тем, что пониже, Сорокин ворота и таранил. А когда отъехали на несколько километров, он остановился, стащил с капота Мороза и отправил пешком в лагерь, предварительно отобрав у того наган.
–
– И не пристрелил Мороза, хотя и следовало бы. Думаю, нам такие начальники лагерей не нужны, они позор исправительной системы. То бунт у них, то побег. Завтра Берии подскажу, что в Ухтпечлаг понадобится новый руководитель. Так что там дальше?
– Пропал в тайге наш Сорокин. Ежов прилетел на следующий день и тут же организовал поиски, в том числе с воздуха. К северу от лагеря километрах в двухстах обнаружили глубокий след, но с высоты трудно было понять, человек прошел или какой-нибудь лось. В общем, следы Сорокина затерялись в тайге, я дал команду продолжать поиски, но уже под нашей юрисдикцией, хочется верить, что клиент еще жив и мы все же его найдем. Больно уж он везучий.
Сталин поднялся, задумчиво прошелся по кабинету, попыхивая трубкой. Да, действительно, настоящий везунчик. Если и в этот раз выживет в зимней тайге почти без припасов... Очень хотелось бы с ним пообщаться с глазу на глаз.
Власик кашлянул, привлекая внимание Хозяина. Тот кивнул, мол, говори.
– Ежов арестован как изменник Родины, сегодня вечером самолетом его уже должны доставить в Москву. Я, пожалуй, поприсутствую на первом допросе. Хочется посмотреть, как эта гнида будет изворачиваться... А вот это, товарищ Сталин, я оставил на десерт.
– Что внутри?
– спросил Вождь, принимая папку с завязанными тесемками.
– Здесь на титульном листе ничего не написано.
– А это, товарищ Сталин, те самые показания из сейфа Ежова, - едва ли не светясь от гордости, доложил Власик.
– Все, что рассказал наш Сорокин на допросах, собрано здесь. Я почитал только начало, смею заверить - показания очень любопытные.
– Что ж, сейчас же с ними и ознакомлюсь, - Сталин аккуратно положил папку на стол.
– Еще что-то есть?
– Вроде бы все рассказал, товарищ Сталин.
– Тогда можете быть свободны... И кстати, пусть Ежов переночует не в самых лучших условиях, а с утра завезите его сюда. Хочу пообщаться ними лично, а затем уже поеду в Кремль на совещание.
– Понял, товарищ Сталин.
Власик ушел, неслышно прикрыв за собой дверь, а Отец народов сел за стол и неторопливо развязал тесемки. Открыв папку, достал первый лист и, в очередной раз пыхнув трубкой, углубился в чтение.
Глава XV
Во сне ко мне снова приходила Варя. Она сидела на краю топчана и легонько перебирала пальцами мои волосы. Я глупо улыбался, молчал, она тоже молчала, и мне было очень, очень хорошо. А потом ее образ начал таять в воздухе, как тогда, в березовой роще, и я слабо позвал:
–
Но она ушла, так и не произнеся ни слова.
Я проснулся. Проснулся весь в липком, холодном поту. Кости ломило неимоверно, но температуры точно не было, что и подтвердил Фрол Кузьмич, оторвавшись от копошения возле остывшей под утро печки.
– Видно, зелье мое на пользу тебе пошло, - с удовлетворением заметил он.
– А что за Варю ты в бреду поминал?
– Варю? А-а-а... Это одна моя знакомая.
– Ясно, - хмыкнул в бороду охотник.
– Пойду в чайник снежку накидаю.
Через полчаса мы сидели за столом, уминая нехитрую снедь, где главным блюдом была пшенная каша с кусками свиной тушенки.
– Это из моих запасов, твою последнюю банку пока не брал, - пояснил с улыбкой Кузьмич.
Так же на столе были сухари, вяленая оленина и мед с орехами, а в финале Фрол Кузьмич наполнил мою кружку ароматным, настоянным на разнотравье чаем. Айве хозяин тоже кинул в чеплажку каши с тушенкой, и она неторопясь лакала свою порцию, изредка косясь в нашу сторону.
Я радовался своему жору, значит - иду на поправку. Последние крошки Кузьмич аккуратно смахнул со стола в ладонь и отправил себе в рот, в котором виднелись вполне здоровые зубы во вполне приличном количестве. Похоже, с цингой они не дружили, а вот мои десны уже начинали кровоточить, о чем я с грустью сообщил хозяину зимовья.
– А для того и растет на наших болотах клюковка, чтобы от болезней разных помогать, - заметил Фрол Кузьмич.
– Она у меня и замороженная тут имеется, и в сушеном виде. Я тебе отвар будут давать пить, пока не поправишься, а опосля просто для здоровья принимать ее можно.
– В качестве профилактики, - подсказал я.
– Не знаю, про какую филактику ты говоришь, но при цинге клюква - первое дело.
Кузьмич помолчал, а затем, взглянув мне в глаза, спросил:
– А ты, мил человек, ежели не секрет, за что в лагерь угодил?
– За девушку одну вступился. В Одессе дело было, я докером работал, а она была комсоргом порта. Сидели в кафе, тут одна компания начала в ее адрес колкости отпускать, ну я и подошел к ним, попросил извиниться.
– Не захотели?
– скорее утверждая, чем спрашивая, хмыкнул хозяин.
– Угу, еще и на меня начали бочку катить. Предложил выйти поговорить на улицу - они прямо в кафе устроили разборки. Положил там всех, а сынок какого-то там партийного начальника со сломанной челюстью оказался в больнице. Вот за него-то, так думаю, мне шесть лет и впаяли.
– А твою кралю часом не Варей звали?
– Хм... Она.
– Ну, я так и подумал, - дернул себя за бороду Кузьмич.
– А в какую сторону таперича путь держишь?
Сказать? Ну а что, и так понятно, что иду на север, а что там может быть, кроме Архангельска? Левее к западу, правда, финская граница... В принципе, охотник вызывал у меня доверие, почему бы и не поделиться планами, которые пока пребывали, между прочим, в весьма зачаточном состоянии.