Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса
Шрифт:
Эти варвары покрыли занятые ими страны деревнями и фермами [186] ; они расчищали леса, строили мосты чрез дикие потоки, прокладывали гати чрез болота и колонизовали совершенно необитаемую до того пустыню; рискованные же военные занятия они предоставляли братствам, scholae, или дружинам беспокойных людей, собиравшихся вокруг временных вождей, которые переходили с места на место, предлагая свою страсть к приключениям, свое оружие и знание военного дела для зашиты населения, желавшего одного: чтобы ему предоставили жить в мире. Отряды таких воителей приходили и уходили, ведя между собою родовые войны из-за кровавой мести; но главная масса населения продолжала пахать землю, обращая очень мало внимания на своих мнимых вождей, пока они не нарушали независимости деревенских общин [187] . И эта масса новых засельщиков Европы выработала тогда уже системы землевладения и способы обработки земли, которые до сих пор остаются в силе и в употреблении у сотен миллионов людей. Они выработали свою систему возмездия за причиненные обиды, вместо древней родовой кровавой мести: они научились первым ремеслам; и, укрепивши свои деревни частоколами, земляными городками и башнями, куда можно было скрываться в случае новых набегов, они вскоре предоставили защиту этих башен и городков тем, кто из войны сделал себе ремесло.
186
W. Arnold, и его «Wanderungen und Ansiedelungen der deutschen Stamme» (S. 431), утверждает даже, что половина распахиваемой в современной Германии земли была поднята в период времени между шестым и девятым веком. Того же мнения держится и Nizstch в «Geschichte des deutschen Volkes» (Leipzig, 1883. Bd. I).
187
Leo, Botta.Histoire d'Italie (французск.
Именно это миролюбие варваров, а отнюдь не их будто бы войнолюбивые инстинкты, стало, таким образом, источником, последовавшего затем порабощения народов военным вождям. Очевидно, что самый образ жизни вооруженных братств давал дружинникам гораздо больше случаев к обогащению, чем их могло представляться хлебопашцам, жившим мирною жизнью в своих земледельческих общинах. Даже теперь мы видим, что вооруженные люди по временам предпринимают разбойничьи набеги, чтобы перестрелять африканских матабэлов и отнять у них их стада, хотя матабэлы стремятся лишь к миру и готовы купить его, хотя бы дорогой ценой; что в старину же дружинники, очевидно, не отличались большею добросовестностью, чем их современные потомки. Так приобретали они скот, железо (имевшее в то время очень высокую ценность) и рабов [188] ; и хотя большая часть награбленного добра растрачивалась тут же, в тех достославных пирах, которые воспевает эпическая поэзия — все же некоторая часть оставалась и служила для дальнейшего обогащения.
188
У франков, за кражу простого ножа назначался штраф в 15 solidi, а за кражу железных частей мельницы штраф в 45 solidi (см.: Lamprecht.Wirthschaft und Recht der Franken // Raumer'. Historisches Taschenbuch. 1883. S. 52). Согласно закону Рипариев, меч, копье и железные латы воина равнялись ценности, по крайней мере, 25 коров или 2 годов работы свободного человека. Один лишь панцирь, согласно Салическому закону (Desmicels, цит. у Michelet), оценивался в 36 мер пшеницы.
В то время было еще множество невозделанной земли, и не было недостатка в людях, готовых обрабатывать ее, лишь бы только достать необходимый скот и орудия. Целые села, доведенные до нищеты болезнями, падежами скота, пожарами или нападениями новых пришельцев, бросали свои дома и шли вразброд, в поисках за новыми местами для поселения, — подобно тому, как в России, по настоящее время, села бредут врозь по тем же причинам. И вот, если кто-нибудь из hirdmen'oв, т. е. старших дружинников, предлагал выдавать крестьянам несколько скота для начала нового хозяйства, железа для выковки плуга, а не то и самый плуг, а также свою защиту от набегов и грабежей, и если он объявлял, что на столько-то лет новые посельщики будут свободны от всяких платежей, прежде чем начать выплату долга, то переселенцы охотно садились на его землю. Впоследствии же, когда, после упорной борьбы с недородами, наводнениями и лихорадками, эти пионеры начинали уплачивать свои долги, они легко попадали в крепостную зависимость у защитника этой области.
Так накоплялись богатства; а за богатством всегда следует власть [189] . Но все-таки, чем больше мы проникаем в жизнь тех времен — шестого и седьмого столетий, — тем более мы убеждаемся, что для установления власти меньшинства потребовался, помимо богатства и военной силы, еще один элемент. Это был элемент закона и права — желание масс сохранить мир и установить то, что они считали правосудием; и это желание дало вождям дружин, — князьям, герцогам, королям и т. п. — ту силу, которую они приобрели двумя или тремя столетиями позже. Та же идея правосудия, выросшая в родовом периоде, но понимаемого теперь как должное возмездие за причиненную обиду, прошла красной нитью чрез историю всех последовавших установлений; и в значительно большей мере, чем военные или экономические причины, она послужила основой, на которой развилась власть королей и феодальных владетелей.
189
Главное богатство вождей, в продолжение долгого времени, заключалось в их земельных владениях, заселенных отчасти пленными рабами, но преимущественно вышеуказанным нами способом. — О происхождении собственности см.: Sternegg I.Die Ausbildung der grossen Grundherrschaften in Deutschland // Schmoller. Forschungen. Bd. I, 1878; Dahn'a F.Urgeschichte der germanischen und romanischen V"olker. Berlin, 1881; Maurer.Dorfverlassung; CuisotEssais sur l'histoire de France; Maine.Village Community; Botta.Histoire d'Italie; и работы Seebohm'a, Виноградова, J. R. Green'a и т. д.
Действительно, главною заботою варварских деревенских общин было тогда (как и теперь, у современных нам народов, стоящих на той же ступени развития), быстрое прекращение семейных войн, возникавших из-за кровавой мести, вследствие ходячих в то время представлений о правосудии. Как только возникала ссора между двумя общинниками, в нее немедленно вступалась община, и мирской сход, выслушавши дело, назначал размер виры (wergeld), т. е. возмездия, которое следовало выплатить пострадавшему, или его семье, а равным образом и размер пени (fred)за нарушение мира, которая уплачивалась общине. Внутри самой общины раздоры легко улаживались таким путем. Но когда являлся случай кровавой мести между двумя различными племенами, или двумя конфедерациями племен, тогда — несмотря на все меры, принимавшиеся для предупреждения подобных войн [190] , — трудно было найти такого посредника, или знатока обычного права, которого решение было бы приемлемо обеими сторонами, по доверию к его беспристрастию и знакомству с древнейшими законами. Затруднение еще более осложнялось тем, что обычное право различных племен и конфедераций не одинаково определяло размеры виры в различных случаях.
190
См.: Maine's H., Sir. International Law. London, 1888, M. Ковалевского, E. Nys и мн. др.
Вследствие этого явился обычай брать судью из среды таких семей, или таких родов, которые были известны тем, что они сохраняют древний закон во всей чистоте, — что они обладают знанием песен, стихов, саг и т. д., при помощи которых закон удерживался в памяти. Сохранение закона таким путем стало своего рода искусством, «мистерией», тщательно передаваемой из поколения в поколение в известных семьях. Так, например, в Исландии и в других скандинавских странах на всяком Allthing, или национальном вече, lovsogmathr(сказитель прав) распевал на память все обычное право, для поучения собравшихся; в Ирландии, как известно, существовал особый класс людей, имевших репутацию знатоков древних преданий, и вследствие этого пользовавшихся большим авторитетом в качестве судей [191] . Поэтому, когда мы находим в русских летописях известие, что некоторые племена северо-западной России, видя все возраставшие беспорядки, происходившие от того, что «род восстал на род», обратились к норманнским варягам (varingiar) и просили их стать судьями и начальниками дружин; когда мы видим далее князей, выбираемых неизменно в течение следующих двух столетий из одной и той же норманнской семьи, мы должны признать, что славяне допускали в этих норманнах лучшее знакомство с законами того обычного права, которое различные славянские роды признавали для себя подходящим [192] . В этом случае, обладание рунами, служившими для записи древних обычаев, являлось тогда положительным преимуществом на стороне норманнов; хотя в других случаях имеются также указания на то, что за судьями обращались к «старшему» роду, т. е. к ветви, считавшейся материнскою, и что решения этих судей считались самыми справедливыми [193] . Наконец, в более позднюю пору, мы видим явную склонность выбирать судей из среды христианского духовенства, которое в то время еще придерживалось основного, теперь забытого, начала в христианстве, — что месть не составляет акта правосудия. В то время христианское духовенство открывало свои церкви, как места убежища для людей, убегавших от кровавой мести, и оно охотно выступало в качестве посредников в уголовных делах, всегда противясь старому родовому началу — «жизнь за жизнь и рана за рану».
191
Ancient Laws of Ireland (Введение); Nys E.Etudes de droit international. 1896. Bd. I, S. 86 seq.
192
В древних датско-норвежских сагах встречается слово l"ovedati, — т. е. «давать закон» (l"ove — закон), указывать закон, приложимый к данному случаю. Поэтому я позволяю себе, в виде догадки, спросить следующее: — когда наши летописи говорят, что славяне просили Скандинавских князей прийти к ним «княжити и володети», то слово «княжити» (от «Knung») очевидно значит быть военачальниками, а слово «володети» не есть ли испорченное в разговорном языке слово «l"ovedati» — вернее lovedati?
193
Позволительно думать, что это представление (связанное с представлением o tanistry), играло важную роль в жизни данного периода; но исторические исследования до сих пор еще не коснулись этого явления.
Одним словом, чем глубже мы проникаем в историю ранних установлений, тем меньше мы находим оснований для военной теории происхождения власти, которой держится Спенсер. Судя по всему, даже та власть, которая позднее стала таким источником угнетения, имела свое происхождение в мирных наклонностях масс.
Во всех случаях суда, пеня (fred), которая часто доходила до половины размера виры (wergeld), поступала в распоряжение мирского схода или веча, и с незапамятных времен она употреблялась для работ общеполезных, или служивших для защиты. До сих пор она имеет то же назначение (возведение башен) у кабилов и у некоторых монгольских племен; и мы имеем прямые исторические свидетельства, что даже гораздо позднее судебные пошлины, в Пскове и в некоторых французских и германских городах, шли на поправку городских стен [194] . Поэтому, совершенно естественно было, чтобы штрафы вручались тем судьям, — князьям, графам и т. п., которые одновременно обязаны были поддерживать дружину вооруженных людей, содержавшуюся для защиты территории, а также обязаны были приводить приговоры в исполнение. Это стало всеобщим обычаем в восьмом и девятом веке, даже в тех случаях, когда судьей был выборный епископ. Таким образом появлялись зачатки соединения в одном лице того, что мы теперь называем судебною и исполнительною властью.
194
В хартии города Сен-Кантена, относящейся к 1002 году, было ясно установлено, что выкупы за дома, обреченные на разрушение за преступления владельцев, шли на поддержание городских стен. Такое же употребление назначалось для Ungeld в германских городах. В Пскове штрафы вносились и хранились в соборе, и из этого штрафного фонда производились издержки на поддержание городских стен.
Впрочем, власть короля, князя, графа и т. п. строго ограничивалась этими двумя отправлениями. Он вовсе не был правителем народа — верховная власть все еще принадлежала вечу; он не был даже начальником народной милиции, так как, когда народбрался за оружие, он находился под начальством отдельного, также выбранного вождя, который не был подчинен королю, или князю, но считался равным ему [195] . Король или князь являлся полновластным господином лишь в своих личных вотчинах. Фактически, в языке варваров, слово knung, konung, koning, cyning — синоним латинского rex, — не имело другого значения, как только временного вождя, или предводителя отряда людей. Начальник флотилии судов, или даже отдельного пиратского судна, был также konung; даже теперь, в Норвегии, рыбак, заведующий местной рыбной ловлей, называется Not-kong— «король сетей» [196] . Почтения, которым впоследствии стали окружать личность короля, в то время еще не существовало, и тогда как изменнический поступок по отношению к роду наказывался смертью, за убийство короля накладывалась только вира, причем король лишь оценивался во столько-то раз выше обыкновенного вольного человека [197] . А когда король Кну (или Канут) убил одного из своих дружинников, то сага изображает его, созывающего дружинников на сходку (thing), во время которой он стал на колени, умоляя о прощении. Ему простили его вину, но лишь после того когда он согласился уплатить виру, в девять раз более обычной виры, причем из этой виры одну треть получал он сам, за потерю своего дружинника, одна треть была отдана родственникам убитого и одна треть (в виде fred, т. е. пени) — дружине [198] . В сущности, нужно было, чтобы совершилась полнейшая перемена в ходячих понятиях, под влиянием Церкви и изучения римского права, прежде чем идея о святой неприкосновенности начала прилагаться к личности короля.
195
SohmFrankische Rechts- und Gerichtsverfassung. S. 23; также Nitzsch.Geschichte des deutsche Volkes. I, 78. To же было и в русских вольных городах. Ср.: Сергеевич.Вече и Князь; Костомаров.Начало единодержавия; Беляев и т. д.
196
См. превосходные замечания по этому вопросу в работе Augustin Thierry «Lettres sur l'histoire de France», письмо 7-е. С этой точки зрения очень поучительны переводы у «варваров» некоторых частей Библии.
197
Согласно англо-саксонскому закону, — в 36 раз более, чем за дворянина. По кодексу Ротари, убийство короля наказывалось, впрочем, смертью; но это нововведение (помимо римского влияния) было внесено в 642 году в Ломбардский закон, — как указали Leo и Botta — с целью защитить короля от последствий кровавой мести. Так как король в то время обязан был выполнять свои собственные решения, (точно так же, как раньше род был выполнителем собственных приговоров), и казнил сам, то его надо было охранить особым постановлением, тем более, что до Ротари несколько королей было убито один за другим ( Leo, Botta. l.c, 1, 66–90).
198
Kaufmann.Deutsche Geschichte. Bd. I. Die Germanen der Urzeit. S. 133.
Я вышел бы, однако, за пределы настоящих очерков, если бы захотел проследить постепенное развитие власти из вышеуказанных элементов. Такие историки, как Грин и г-жа Грин для Англии, Огюстен Тьерри, Мишлэ и Люшер для Франции, Кауфман, Янссен и даже Нич для Германии, Лео и Ботта для Италии, Беляев, Костомаров и их последователи для России, и многие другие, подробно рассказали об этом. Они показали, как население, вполне свободное и только соглашавшееся «кормить» известное количество своих военных защитников, постепенно впадало в крепостную зависимость от этих покровителей; как отдача себя под покровительство церкви, или феодального владельца (commendation), становилась тяжелою необходимостью для свободных граждан, будучи единственною защитою от других феодальных грабителей; как замок каждого феодального владельца и епископа становился разбойничьим гнездом, — словом, как вводилось ярмо феодализма — и как крестовые походы, освобождая всех, кто носил крест, дали первый толчок к народному освобождению. Но нам нет надобности здесь рассказывать все это, так как главная наша задача — проследить теперь работу построительного гения народных масс, в их учреждениях, служивших делу взаимной помощи.
В то самое время, когда, казалось, последние следы свободы исчезали у варваров, и Европа, подпавшая под власть тысячи мелких правителей, шла прямо к установлению таких теократий и деспотических государств, какие обыкновенно следовали за варварской стадией в предыдущие эпохи цивилизации, или же шла к созданию варварских монархий, какие мы теперь видим в Африке, — в это самое время жизнь в Европе приняла новое направление. Она пошла по направлению, подобному тому, которое однажды уже принято было цивилизацией в городах древней Греции. С единодушием, которое кажется нам теперь почти непонятным, и которое очень долгое время действительно не замечалось историками, городские поселения, вплоть до самых маленьких посадов, начали свергать с себя иго своих светских и духовных господ. Укрепленное село восстало против замка феодального владельца: сперва оно свергло его власть, затем — напало на замок и, наконец, разрушило его. Движение распространялось от одного города к другому, и в скором времени в нем приняли участие все европейские города. Менее чем в сто лет свободные города возникли на берегах Средиземного, Немецкого и Балтийского морей, Атлантического океана и у фиордов Скандинавии; у подножья Апеннин, Альп, Шварцвальда, Грампианских и Карпатских гор; в равнинах России, Венгрии, Франции и Испании. Везде вспыхивало то же самое восстание, имевшее везде одни и те же черты, везде проходившее приблизительно чрез те же формы и приводившее к одним и тем же результатам.