Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса
Шрифт:
Средневековые города не были организованы по какому-нибудь заранее намеченному плану, в силу воли какого-нибудь постороннего населению законодателя. Каждый из этих городов был плодом естественного роста в полном смысле этого слова: он был постоянно видоизменяющимся результатом борьбы между различными силами, снова и снова приспособлявшимися друг к другу, соответственно живой силе каждой из них, а также согласно случайностям борьбы и согласно поддержке, которую они находили в окружающей их среде. Вследствие этого, не найдется двух городов, которых внутренний строй и исторические судьбы были бы тождественны; и каждый из них, взятый в отдельности, меняет свою физиономию из века в век. Тем не менее, если окинуть широким взглядом все города Европы, то местные и национальные различия отходят вдаль, и мы поражаемся существующим между всеми ими удивительным сходством, хотя каждый из них развивался сам по себе, независимо от других и в иных условиях. Какой-нибудь маленький городок на севере Шотландии, населенный бедными рабочими и рыбаками; или же богатый город Фландрии, с его мировою торговлею, роскошью, любовью к удовольствиям и одушевленною жизнью; итальянский город, разбогатевший от сношений с Востоком и вырабатывающий в своих стенах утонченный художественный вкус и утонченную цивилизацию, и, наконец, бедный, главным образом занимающийся земледелием, город в болотно-озерной области России, — по-видимому, мало имеют общего между собою. А между тем руководящие черты их организации и дух, которым они проникнуты, поражают своим семейным сходством.
Везде мы находим те же самые федерации маленьких общин, или приходов, и гильдий; те же самые «пригороды» вокруг «города»-матери; то же самое вече; те же внешние знаки независимости — печать, хоругвь и т. д. Защитник (defensor) города, под различными наименованиями и в различных одеяниях, представляет одну и ту же власть, защищая одни и те же интересы; заготовка пищевых запасов, труд, торговля — организованы в тех же самых общих чертах; внутренние и внешние столкновения зарождаются из тех
241
Литература указанного вопроса огромна. Но не имеется еще ни одной работы, которая бы рассматривала средневековый город в целом. Для французских общин классическими остаются до сих пор работы Augustin Thierry: «Lettres» и «Consid'erations sur l'histoire de France»; прекрасным дополнением к ним является книга Luchaire'a «Communes francaises», написанная в том же направлении. Для городов Италии можно указать нижеследующие: превосходный труд Sismondi «Histoire des r'epubliques italiennes du moyen age» (Paris, 1826. 16 т.); Leo и Botta «История Италии», для которой имеется французский перевод (3 больших тома); Ferrari «R'evolutions d'Italie» и Hegel'a «Geschichte der St"adteverfassung in Italien». Эти сочинения составляют главные источники общих сведений о городах Италии вообще. Для Германии мы имеем: Maurer's «St"adteverfassung», Barthold's «Geschichte der deutschen St"adte», а из недавних работ прекрасный труд Hegel'a «St"adte und Gilden der germanischen Volker» (2 т., Leipzig, 1891) и д-ра Otto Kallsen'a «Die deutschen St"adte im Mittelalter» (2 т., Halle, 1891); а также Janssen'a «Geschichte des deutsches Volkes» (5 т., 1886). — Выразим надежду, что последний из названных нами трудов будет переведен по-русски (французский перевод появился в 1892 году). Для Бельгии можно указать: A. Wauters «Les Libert'es communales» (Bruxelles, 1869–78, Т. 3.), а для России: труды Беляева, Костомарова и Сергеевича. Наконец, для Англии мы имеем прекрасную работу о городах в произведении г-жи J. R. Green «Town Life in the Fifteenth Century» (2 т., London, 1894). Кроме того, имеется большое количество хорошо известных местных историй и несколько превосходных работ по всеобщей и экономической истории, которые я так часто упоминаю в настоящей и предыдущей главах. Богатство литературы заключается, однако, главным образом в отдельных, иногда превосходных исследованиях по истории отдельных городов, особенно итальянских и германских; или же гильдий; земельного вопроса; экономических принципов той эпохи; затем — союзов, лиг между городами (Hansa, союзы итальянских городов, союзы рейнские и т. д.); и наконец общинного искусства. Невероятное обилие сведений заключается в трудах этой второй категории, из которых в настоящей работе указаны только самые важные. — Вообще только крайне ненормальным состоянием русских университетов можно объяснить то, что в них на эту обширную область жизни человечества так мало до сих пор обращено было внимания.
Нет никакого сомнения, что защита, которая обыкновенно и повсеместно оказывалась торжищу, еще со времен ранней варварской эпохи, играла важную, хотя и не исключительную, роль в деле освобождения средневековых городов. Варвары раннего периода не знали торговли внутри своих деревенских общин; они торговали лишь с чужестранцами, в известных определенных местах и в известные, заранее определенные, дни. И чтобы чужестранец мог являться на место обмена, не рискуя быть убитым в какой-нибудь распре, ведущейся двумя родами из-за кровавой мести, торжище всегда ставилось под особое покровительство всех родов. Оно было так же неприкосновенно, как и место религиозного поклонения, под сенью которого оно обыкновенно устраивалось. У кабилов рынок до сих пор annaya, подобно тропинке, по которой женщины носят воду из колодцев; ни на рынок, ни на тропинку нельзя появляться вооруженным, даже во время междуплеменных войн. В средневековые времена, рынок обыкновенно пользовался точно такою же защитою [242] . Родовая месть никогда не должна была преследоваться на площади, где собирался народ для торговых целей, а, равным образом, в известном радиусе вокруг этой площади; и если в разношерстной толпе продавцов и покупателей возникала какая-нибудь ссора, ее следовало предоставить на разбор тем, под покровительством которых находился рынок, т. е. суду общины, или же судье епископа, феодального владельца, или короля. Чужеземец, являвшийся с торговыми долями, был гостем, и даже носил это имя: на торжище он был неприкосновенным. Даже феодальный барон, который, не задумываясь, грабил купцов на большой дороге, относился с уважением к Weichbild, к вечевому знаку, т. е. к шесту, который стоял на рыночной площади и на верхушке которого находился либо королевский герб, либо перчатка рыцаря, либо образ местного святого, или же просто к кресту, — смотря по тому, находился ли рынок под покровительством короля, веча или местной церкви [243] .
242
Кулишер в превосходном очерке первобытной торговли («Zeitschrift f"ur V"olkerspsychologie», Т. X, 380), также указывает, что, согласно Геродоту, агриппеяне считались неприкосновенными, ввиду того, что на их территории велась торговля между скифами и северными племенами. Беглец считался священным на их территории, и соседи часто приглашали их быть посредниками. — См. Приложение 1 (15).
243
Недавно возникли некоторые споры относительно Weichbild, которые до сих пор остаются не разъясненными (см.: Z"opfl.Alterth"umer des deutschen Reichs und Rechts. III, 29; Kallsen.I, 316). Вышеприведенное объяснение кажется мне наиболее вероятным, но, конечно, его следует еще проверить дальнейшими расследованиями. Очевидно также, что (употребляя Шотландский термин), «mercet cross», т. е. «рыночный крест», или «торговый крест», должен был бы быть эмблемой церковной юрисдикции; но мы находим его как в епископских городах, так и в тех, где верховная власть принадлежала вечу.
Легко понять, каким образом собственная судебная власть города могла развиться из специальной судебной власти на рынке, когда эта власть была уступлена, добровольно или нет, самому городу. Понятно также, что такое происхождение городских вольностей, которое можно проследить во многих случаях, неизбежно наложило свой отпечаток на их дальнейшее развитие. Оно дало преобладание торговой части общины. Горожане, владевшие в данное время домом в городе и бывшие совладельцами городских земель, очень часто организовывали тогда торговую гильдию, которая и держала в своих руках торговлю города; и хотя вначале каждый гражданин, бедный или богатый, мог вступить в торговую гильдию, и даже самая торговля велась в интересах всего города, его доверенными, тем не менее, торговая гильдия постепенно превратилась в своего рода привилегированную корпорацию. Она ревниво не допускала в свои ряды пришлое население, которое вскоре начало стекаться в свободные города, и все выгоды, получавшиеся от торговли, она удерживала в пользу немногих «семей» («les families», «старожилы»), которые были гражданами во время провозглашения городом своей независимости. Таким образом очевидно грозила опасность возникновения торговой олигархии. Но уже в десятом веке, а еще более того в одиннадцатом и двенадцатом столетиях, главные ремесла также организовались в гильдии, которые и могли, в большинстве случаев, ограничить олигархические тенденции купцов [244] .
244
Относительно всех вопросов, касающихся торговой гильдии, см. исчерпывающую предмет работу Ch. Gross «The Guild Merchant» (Oxford, 1890, 2 т.); а также замечания г-жи Green в «Town Life in the Fifteenth Century» (Т. II, гл. V, VIII, X); также обзор этого вопроса, сделанный A. Doren'oм в Schmoller's «Forschungen», Т. XII. Если соображения, указанные в предыдущей главе (согласно которым торговля вначале была общинной), окажутся правильными, тогда позволительно высказать гипотезу, что купецкая гильдия была корпорациею, которой поручалось ведение торговли в интересах целого города; и только постепенно эта корпорация превратилась в гильдию купцов, торгующих для собственной прибыли. В то же время торговые авантюристы («merchant adventurers») Англии, новгородские «повольники» и mercati personati (личные купцы) итальянских городов являлись бы, при таком объяснении, лицами, которым предоставлено было открывать на свой страх новые рынки на востоке и новые ветви торговли для личных выгод. Вообще должно заметить, что происхождение средневекового города не может быть приписано одному какому-нибудь отдельному фактору.
Ремесленная гильдия в те времена обыкновенно сама продавала произведенные ее членами товары и сообща покупала для них сырые материалы, причем ее членами одновременно состояли как купцы, так и ремесленники. Вследствие этого преобладание, полученное старыми ремесленными гильдиями, с самого начала вольной жизни городов, дало ремесленному труду то высокое положение, которое он занимал впоследствии в городе. Действительно, в средневековом городе ремесленный труд не являлся признаком низшего общественного положения; напротив того, он не только носил следы высокого уважения, с каким к нему относились раньше, в деревенской общине; но быстрое развитие художественности в произведениях всех ремесел: ювелирного, ткацкого, каменотесного, архитектурного и т. д. делало то, что к ремесленнику-художнику относились с глубоким личным уважением все, стоявшие у власти в свободных республиках того времени.
Вообще ручной труд рассматривался в средневековых «мистериях» (артелях, гильдиях), как благочестивый долг по отношению к согражданам, как общественная функция (Amt), столь же почетная, как и всякая другая. Идея «справедливости» по отношению к общине и «правды» по отношению к производителю и к потребителю, которая показалась бы такой странной в наше время, тогда проникала весь процесс производства и обмена. Работа кожевника, медника, сапожника должна быть «правдивая», добросовестная, писали тогда. Дерево, кожа, или нитки, употребляемые ремесленниками, должны быть «честными»; хлеб должен быть выпечен «по совести» и т. д. Перенесите этот язык в нашу современную жизнь, и он покажется неестественным, деланным; но он был совершенно естественным и лишенным всякой деланности в то время, так как средневековый ремесленник производил не на неизвестного ему покупателя, он не выбрасывал своих товаров на неведомый ему рынок; он прежде всего производил для своей собственной гильдии, которая вначале сама продавала, в своей палате суконщиков, слесарей и т. д., товар, выделанный гильдейскими братьями; для братства людей, в котором все знали друг друга, в котором были знакомы с техникой ремесла и, назначая цену продукту, каждый мог оценить искусство, вложенное в производство данного предмета и затраченный на него труд. Кроме того, не отдельный производитель предлагал общине товары для покупки, — их предлагала гильдия; община же, в свою очередь, предлагала братству объединенных общин те товары, которые вывозились ею и за качество которых она отвечала перед ними.
При такой организации, для каждого ремесла являлось делом самолюбия, не предлагать товаров низкого качества; технические же недостатки товара, или подделки, затрагивали всю общину, так как, по словам одного устава, «они разрушают общественное доверие» [245] . Производство, таким образом, являлось общественной обязанностьюи было поставлено под контроль всей amitas, — всего содружества, — вследствие чего ручной труд, покуда существовали вольные города, не мог опуститься до того низменного положения, до которого он часто доходит теперь.
245
J anssen.Geschichte des deutchen Volkes. I, 315; Gramich.W"urzburg, а вообще любой сборник уставов.
Различие между мастером и учеником, или между мастером и подмастерьем (compayne, Geselle) существовало уже с самых времен основания средневековых вольных городов; но вначале это различие было лишь различие в возрасте и степени искусства, а не во власти и богатстве. Пробыв семь лет учеником и доказав свое знание и способности в данном ремесле специально выполненною работою, ученик сам становился мастером. И только гораздо позднее, в шестнадцатом веке, когда королевская власть уже разрушала городскую и ремесленную организацию, можно было стать мастером просто по наследству или в силу богатства. Но это была уже пора всеобщего упадка средневековой промышленности и искусства.
В ранний, цветущий период средневековых городов, в них не было много места для наемного труда и для индивидуальных наемщиков. Работа ткачей, оружейников, кузнецов, хлебопеков и т. д. производилась для гильдии и для города; а когда в строительных ремеслах нанимались ремесленники со стороны, они работали, как временные корпорации (как это и в настоящее время наблюдается в русских артелях), труд которых оплачивался всей артели целиком. Работа на отдельного хозяина стала распространяться позднее; но и в этих случаях работник оплачивался лучше, чем он оплачивается теперь, даже в Англии, и гораздо лучше, чем он оплачивался обыкновенно во всей Европе в первой половине девятнадцатого столетия. Торольд Роджерс в достаточной степени ознакомил английских читателей с этим фактом [246] ; но то же самое следует сказать и о континентальной Европе, как это доказывается исследованиями Фальке а Шёнберга, а также многими случайными указаниями. Даже в пятнадцатом столетии каменщик, плотник или кузнец получал в Амьене поденную плату в размере четырех sols, соответствовавших 48 фунтам хлеба или 1/8 части маленького быка (bouvard). В Саксонии плата Geselle (подмастерья) в строительном ремесле была такова, что, выражаясь словами Фальке, рабочий мог купить на свой шестидневный заработок три овцы и пару сапог [247] . Приношения рабочих (Geselle) в различных соборах также являются свидетельством их сравнительной зажиточности, не говоря уже о роскошных приношениях некоторых ремесленных гильдий и об их расходах на празднества и пышные процессии [248] . Действительно, чем более мы изучаем средневековые города, тем более мы убеждаемся, что никогда труд не оплачивался так хорошо и не пользовался общим уважением, как в то время, когда жизнь вольных городов стояла на высшей точке развития.
246
Thorold Rogers, «Six Centuries of Wages» и «The Economical Interpretation of History».
247
Falke, «Geschichtiche Statistik», I, 373–393, и II, 66; цит. в: Janssen.Geschichte. I, 339; J. D. Blavignac, в «Comptes et d'epences de la constriction du chocher de Saint-Nicolas `a Fribourg en Suisse», приходит к подобному же заключению. Для Амьена см.: De Calonne, «Vie Municipal» (С. 99 и приложение). Для полной оценки и графического изображения средневековой заработной платы в Англии, с переводом ее на стоимость хлеба и мяса, см. прекрасную статью и таблицу кривых G. Steffen'a в журнале «Nineteenth Century» за 1891 год и его же «Studier "ofver l"onsystemets historia i England» (Stockholm, 1895).
248
Для того, чтобы привести хотя бы один пример из множества, находящихся в работах Sh"onberg и Falke, укажу, например, что 16 сапожников рабочих (Schusterknechte) рейнского города Ксантена пожертвовали для возведения иконостаса и алтаря в церкви 75 гульденов по подписке и 12 гульденов из общего ящика, причем ценность денег в то время, согласно наиболее достоверным исследованиям, превосходила в десять раз их теперешнюю стоимость.
Мало того. Не только многие стремления наших современных радикалов были уже осуществлены в средние века, но даже многое из того, что теперь считается утопическим, принималось тогда, как нечто вполне естественное. Над нами смеются, когда мы говорим, что работа должна быть приятна; но по словам средневекового Куттенбергского устава, «каждый должен находить удовольствие в своей работе и никто не должен, проводя время в безделье (minichts thun), присваивать для себя то, что произведено прилежанием и работой других, ибо законы должны быть щитом для ограждения прилежания и труда» [249] . И среди всех современных разговоров о восьмичасовом рабочем дне не мешало бы вспомнить об уставе Фердинанда I, относящемся к императорским каменноугольным копям; согласно этому уставу рабочий день рудокопа полагался в восемь часов, «как это ведется исстари» (wie vor Altera herkommen), а работа после полудня субботы была совершенно запрещена. Более продолжительный рабочий день был очень редок, говорит Янссен, тогда как более краткий случался довольно часто. По словам Роджерса, в Англии, в пятнадцатом веке, «рабочие работали лишь 48 часов в неделю» [250] . Субботний полупраздник, который мы считаем современною победою, был в сущности древним средневековым учреждением; это был банный день для значительной части членов общины, а послеобеденное время по средам было банным временем для подмастерьев (Geselle) [251] . И хотя в то время еще не существовало школьных завтраков — вероятно, потому, что детей не посылали в школу голодными, — выдача денег на баню детям, если этот расход был затруднителен для их родителей, введена была в разных городах.
249
Приводится Janssen'ом (l.c., I, 343).
250
Rogers Т.The Economical Interpretation of History. London, 1891. P. 303.
251
Janssen.l.c. См. также: Schulz A.Deutsches Leben im XIV und XV Jahrhundert. Grosse Ausgabe, Wien, 1892. S. 67, seq. В Париже длина рабочего дня была от семи до восьми часов зимою и до четырнадцати часов летом в известных ремеслах; в других же она была восьми до девяти часов зимою и от десяти до двенадцати летом. По субботам и в двадцать пять других дней (jours de commun de vile foire) все работы кончались в 4 часа пополудни. А по воскресеньям и в тридцать других праздничных дней вовсе не работали. В общем выходит, что средневековый рабочий работал меньше часов, чем современный рабочий (Martin Saint-L'eon Е., Dr. Histoire des corporations. P. 121).