Взбаламученное море
Шрифт:
Солдаты стали обходить ее и выстроились против нее.
— Братцы, образумьтесь! — произнес еще раз Варегин.
Молчание.
Он махнул белым платком офицеру.
— С левой по одному марш! — скомандовал офицер.
Цепь солдат отделилась и стала входить в толпу, которая и не понимала, что это такое с ней делают.
— Сомкнись! — скомандовал офицер.
Солдаты сомкнулись, человек двадцать мужиков осатлись у них в цепи.
Один молодой парень хотел было выскочить из нее, солдат ткнул ему прикладом
Старикашка-староста что-то топтался на одном месте. Этот молодой парень был его единственный сын.
— Тятенька! — закричал он ему оттуда.
— Ну, черти, дьяволы! Становитесь на колени! — вскрикнул старик и сам стал на колени, за ним стали несколько мужиков.
— Виноваты, матушка наша Софья Петровна, виноваты! — завопили они.
Варегин подошел к одному из не ставших на колени мужиков и ударил его по плечу.
— Ну, становись! Еще за зачинщика сочтут.
И вслед затем все остальные коленопреклонились.
Оцепленные давно уже стояли на коленках, а нежный старостин сын даже ревел.
— Надо зачинщиков отобрать! — сказал исправник Варегину.
Тот махнул ему рукой и, совершенно утомленный, опять опустился на рундучок крыльца.
— Кто зачинщики? — продолжал исправник, подходя к стоявшему все еще на коленях старосте.
— Да, батюшка, из Питера к нам сходил человек, — отвечал старик, молебно простирая к нему руки.
— Какой?
— Да вот барыни-то нашей кучер бывший, Михайла; он в бегах был и проходил с дворянином одним: «не повинуйтесь, говорит, а то хуже, говорит, под крепость опять попадете!»
— С каким дворянином?
— Да как его, батюшка, забыл, как и прозвище-то… регистратором каким-то себя называл.
Варегин при этом вслушался немного.
— Кто же здесь-то собственно был зачинщик? — продолжал исправник допрашивать, не поднимая старика с колен.
— Здесь я, батюшка, я самый главный! — отвечал тот.
— Ступай в сторону.
Старик встал и отошел в сторону.
— А кто еще? Кто еще был зачинщиком? — обратился исправник опять к толпе.
— Я-с! — отозвался сам один из мужиков.
— В сторону!
Мужик отошел и встал.
— Кто еще? — продолжал опять исправник.
Варегин рвал у себя из бороды волосы.
Толпа перешептывалась между собой.
— Да кто еще? — послышался шопот.
— У Матрены они приставали! — ответил чей-то один голос.
— Давайте Матрену сюда! — крикнул исправник, подслушав эти слова.
Двое мужиков пошли за Матреной, и вслед же затем раздался пронзительный крик на всю усадьбу.
— Батюшки, виновата!.. виновата! — кричала Матрена, выгибаясь всем телом, между тем как двое мужиков тащили ее.
— Давай ее сюда! — проговорил исправник.
Матрену подтащили к нему.
— Приставал у тебя, как вот его, — Михайла, что ли?
— Приставал, батюшка!.. приставал!.. — отвечала она
— Михайла и барин?
— Оба, батюшка, оба!
— Что ж они говорили?
— По всей, говорят, России ходим, — сомущаем народ.
— Где ж они теперь?
— Не знаю, батюшка.
— Врешь, бестия! — закричал исправник.
— Не знаю, батюшка!.. не знаю!.. — заревела почти в отчаянии Матрена: — все расскажу тебе!
— Ну, рассказывай. Давно ли они были у тебя?
— С месяц, батюшка.
— Что ж они делали?
— Пили они, батюшка, все три дня, что ни были.
— Ну?
— Молоденький-то, тот все шутил со мной!
— С экой-то стервой?
— Да, батюшка, и сам-то он нехороший такой; и на барина-то не похож!
Варегин в это время встал и ушел в горницы.
— Поедемте лучше ко мне, — сказал он Софи и Бакланову. — тут исправник будет производить следствие и приведет все в порядок.
— Ах, да, поедемте, monsieur Варегин, пожалуйста, — говорила Софи, чуть не целуя его.
Вслед затем они все прошли садом и только что сели в поданный Варегина экипаж, как из усадьбы раздались пронзительные вопли.
Это исправник пробирал, с одной стороны, неженку старостина сына за батьку, при чем оба они кричали, а с другой стороны — Матрену, которая только и вопила: — «Шут им дьяволам! шут! Вот их бы так!»
— Пошел скорей! — крикнул Варегин кучеру. — А ведь есть господа, — продолжал он, обращаясь к Бакланову: — которые радуются этой бестолочи… Готовы даже подстрекать ее на народ… Движение здорового общественного организма в этом видят… Не подлость ли, я вас спрашиваю, кровью этих детей омывать свои безумные фантазии!..
— Ужасно! — подтвердил в свою очередь и Бакланов.
14
Изобличение
Друзья наши, проехав Ковригинское поле, сейчас же очутились в свежем, спокойном лесу.
Софи все это время смотрела на серьезное Варегина, на его голубые, спокойные глаза, на его запыленные бакенбарды. Не давая себе отчета — почему и отчего, она чувствовала в одно и то же время страх и уважение к нему.
Бакланов между тем припоминал те мириады фраз, которые раздавались около него в Петербурге, — фраз, против которых он сначала ратовал, а потом и сам стал повторять их.
Голос Варегина разбудил наконец их обоих от их собственных мыслей.
— Вот и мое пепелище! — сказал он.
Перед домом, в небольшом садике, два мальчика и две девочки рылись в земле.
Самый дом, или, скорее, большая крестьянская изба, был разделен на две половины: в одной жил сам хозяин, а в другой — дети.
В комнатах было чрезвычайно чисто и просто: дубовый обеденный стол, ситцевая мебель, термометр и барометр на стене.
— Милости просим! — сказал Варегин, вводя своих гостей.