Взбаламученное море
Шрифт:
Вошла красивая крестьянская женщина в белой рубашке и опрятном сарафане.
Варегин велел ей подавать обед.
Когда стали садиться за стол, он отнесся к Софи:
— Не угодно ли вам занять место хозяйки?
Софи села.
— А вот эту команду позвольте ко мне, — продолжал Варегин, передвигая к себе приборы всех четверых детей: — всем бы они народ исправный, да сами резать еще не умеют.
И вслед затем он начал им резать.
Дети, как маленькие голубятки, смотрели ему в рот и на руки.
Бакланов
— Вы давно лишились вашей супруги? — спросила Софи хозяина.
— Да в тот же год, как и из службы выгнали: почти вместе получил эти два удовольствия.
— Вам недаром судьба такие испытания посылает. Она знает, что вы крепыш и выдержите, — сказал ему Бакланов.
— Никакой тут нет судьбы: в первом случае российская глупость, а во втором — петербургский климат, — отвечал Варегин.
После обеда Софи ушла с детьми погулять в поле, а приятели сели у открытого окна пить кофе…
— Вы не думаете жениться, Варегин? — сказал Бакланов.
— При детях-то? — спросил тот.
— Да при детях обыкновенно и женятся, чтобы мать им дать.
— Дети такое нежное и хрупкое существо, что требуют всей нежности человеческого сердца, а это возможно только в родителях, которые обыкновенно органически к ним бывают привязаны.
— Но мачеха будет любить их из любви к вам.
— Н-ну! — произнес Варегин: — я в эти тонкие чувства, признаюсь, не очень верю; их обыкновенно достанет только месяца на два после брака.
Друзья на несколько времени после того замолкли.
— А эта красивая женщина, которая подавала нам обедать, на каком положении? — спросил Бакланов.
Варегин улыбнулся.
— Вы все по себе судите? — сказал он. — А вот кстати за откровенность откровенностью отплачу: в каких вы отношениях с этой госпожой, кузиной, что ли, вашей?
Бакланов очень сконфузился.
— Я ей родня… — пробормотал он.
— Я это потому вас спрашиваю, — продолжал Варегин: — что мне мужики на сходке говорили: «Вот-де, говорят, мало что сама приехала, да и любовника еще своего привезла!»
— Им-то, скотам, что за дело! — проговорил Бакланов и потом, помолчав, прибавил: — конечно, в этом случае скрываться перед вами не стану…
— Ну, а жена-то как же, а? — спросил с улыбкою Варегин.
— Жена у меня такая холодная и спокойная женщина, что ей решительно все равно.
— Все равно, что вы живете с любовницей? — повторил Варегин.
— Я не то, что живу… — отвечал, начиная теряться Бакланов: — жить постоянно таким образом я не намерен и, как вот все это поустроится, опять возвращусь к семейству.
— Что ж такое поустроится? — допрашивал Варегин.
Бакланов окончательно сконфузился.
— Там… дела разные… — отвечал он как-то неопределенно.
Варегин не спускал с него внимательных глаз.
— Все это, друг любезный, — начал Бакланов после нескольких минут
— Э, вздор какой! — перебил с сердцем Варегин.
— Как вздор?.. Неужели ты не веришь в любовь?
— Разумеется, кто ж в нее поверит… Одно только баловство и обманывание самого себя, а между тем у вас есть дети, а перед этою обязанностью, я думаю, все другие мелкие страстишки должны замолкнуть.
— Я детей и люблю, а разлюбил только жену.
— Да ведь и все не целую жизнь пылают к женам страстью, а руководствуются в этом случае чувством дружбы, уважения к женщине, чувством наконец собственного долга.
— Хорошо чувство дружбы! — воскликнул Бакланов. — Ты знаешь ли, — прибавил он уже полушопотом: — что я последнее время говорить не мог без злобы с женой, звука шагов ее слышать без ужаса.
— Что ж, она нехорошая разве женщина?
— Напротив, ангел по душе и собой красива.
— Так отчего же?
— А оттого… Я, например, человек вовсе не злой, а бывали минуты, когда готов был совершить преступление и убить ее.
— Господи помилуй! — воскликнул Варегин.
— Да, да! — повторил Бакланов.
Варегин несколько минут усмехался про себя.
— Никогда бы вы никакого преступления не совершили, проговорил он: — и, вероятно, к этой госпоже получите точно такое же чувство, потому что вся ваша любовь и нелюбовь есть не что иное, как развращенное воображение и стремление к чувственному разнообразию…
Замечание это было слишком верно. Бакланов почесал у себя только в затылке.
— Никогда я к этой женщине не чувствовал ничего подобного, проговорил он глухим голосом.
— Ну, так будете чувствовать! — сказал спокойно Варегин.
— Может быть, — отвечал Бакланов.
Он заметно обиделся.
— Все это я говорю, опять повторяю, — продолжал Варегин: потому, что мужики прямо сказали: «мы, говорят, его изобьем, если он командовать нами начнет».
— Да я никем и не командую, — отвечал, как бы оправдываясь, Бакланов: — наконец я и совсем могу уехать к себе в имение.
— Это, я полагаю, самое лучшее!
— Для спокойствия этой женщины уеду…
— Для спокойствия этой женщины уезжайте! — повторил Варегин.
Едва заметная усмешка пробегала в это время у него по лицу.
Софи наконец возвратилась с детьми с прогулки.
— Не пора ли нам? — спросила она.
— Теперь можете ехать-с; все уж, вероятно, утихло, — отвечал Варегин.
— Merci, monsieur Варегин, merci, — говорила Софи.
Во всю обратную дорогу Бакланов был задумчив и ни слова не проговорил. Беседа с Варегиным произвела на него сильное впечатление, и, по преимуществу, его беспокоила мысль, чтобы крестьяне в самом деле чего-нибудь не затеяли против него: тогда срам непоправимый для него и Софи!