Взбаламученное море
Шрифт:
— Немного же мы с тобой, Петруша, настреляли, — сказал он.
— Совсем нынче птицы мало стало, — повторил тот свою любимую фразу.
Они снова взяли ружья на плечи и пошли. Пегас вдали что-то пролаял.
— Может, другой здесь дичи много! — проговорил Александр и посмотрел на Петрушу.
Тот тоже на него посмотрел.
— Что в юбках-то ходят, — прибавил Александр.
Петруша усмехнулся и почесал себя за ухом.
— Пожалуй, что добра этого есть немало.
Пегас опять пролаял и с какою-то
Александр не обратил на это ни малейшего внимания.
— А кто же у нас получше?.. которая?.. — продолжал он расспрашивать.
— Да кто их — прах знает! Сам-то я этими делами не занимаюсь.
Встретился маленький лесок, и путники должны были разойтись, а потом они снова соединились.
— Если не для себя, так, по крайней мере, для приятеля бы: вот хоть бы для меня постарался.
— Что ж, это можно будет, — отвечал Петруша, улыбаясь какою-то кривою улыбкой.
— Да кто же у вас, какие есть? — продолжал Бакланов, быстро идя и, со свойственною его темпераменту живостью, весь пылая.
— Сами вы ведь всех знаете, — отвечал Петруша уклончиво.
— У скотницы, я видел, дочка недурна… Машей, кажется, зовут.
— Да, Марьей-с… девушка уже в возрасте, — ответил Петруша.
— Нельзя ли как? Переговори-ка!..
Петр молчал.
— Пожалуйста! — повторил Александр.
— Ой, барин, какой вы, право: все в папеньку… — проговорил Петруша.
— А что ж?
— Да так-с. Баловник тоже покойный, свет, был.
— Ну, если папенька делал, так отчего же и мне нельзя.
— Известно-с! — отвечал гайдук с совершенно искренним лицом.
Подойдя к усадьбе, Александр опять повторил ему:
— Ты сегодня же переговори.
— Слушаю-с, — отвечал неторопливо Петруша.
— Сейчас же.
— Слушаю-с! — повторил еще раз Петр. Ему, впрочем, несовсем, кажется, хотелось исполнять это щекотливое поручение.
Александр, придя в дом, в свою комнату, и сбросив свой охотничьий костюм, стал в волнении ходить взад и вперед. Окна кабинета выходили на красный двор. Он беспрестанно заглядывал в них, все поджидая Петра, который сначала прошел к себе в избу, а оттуда, нескоро выйдя, прошел наконец и на двор.
— Ты туда? — выкрикнул ему полушопотом Александр.
Петр мотнул ему, вместо ответа, головой. В это время выплыла на двор Аполлинария Матвеевна погулять. Александр спрятался за косяк, чтоб она не увидала его и не вступила с ним в разговор. Петр не возвращался с полчаса. Наконец он показался. У Александра сердце замерло. Петр сначала прошел кругом всего двора, а потом, будто случайно, повернул и вошел в горницы.
— Ну что? — спросил Александр с захватывающимся дыханием.
Выражение лица Петруши было мрачно.
— Говорил-с! Дуры ведь!
— Что ж она говорит?
— Да своей матки и вашей маменьки опасаются…
— Да
— Толковал ей-с… понимает разве что-нибудь!
— Ты деньги ей обещай.
— Что деньги-то? И толку, чай, в них еще не знает!
— Ну, хорошо же, — произнес Бакланов, ложась в волнении на диван.
— Не переговорите ли вы лучше сами-с! — произнес Петруша после короткого молчания.
— Да где ж я ее, к чорту, увижу!
— Целый день она торчит на пруду одна, уток стережет.
— Хорошо, там увидим. Ступай… НА тебе, — сказал Бакланов, давая своему поверенному рубль серебром.
Тот с удовольствием его принял и ушел.
По его уходе в комнату влетел было отставший на охоте Пегас и хотел приласкаться к барину.
— Я тебя, чорт этакий! — закричал тот и потянулся за хлыстом, чтоб отдубасить им собаку.
Та убежала.
Александр был в очень раздраженном состоянии.
На другой день он целое утро ходил около гумна и видел, что Маша, действительно, сидит там одна на пруде, но подойти к ней он не решался и, сев на прилавок у избы, любовался на ее еще не совсем свормировавшийся стан, на загорелую шею, на тонкое колено, обогнутое выбойчатым сарафаном.
Маша в то время сидела и шила. Наконец она встала и сама прошла мимо Бакланова.
— Ты куда? Домой? — спросил он ее.
— Да-са-тка-с! — отвечала она, потупляясь и вся раскрасневшись.
Перед вечером Петруша спросил Бакланова:
— Что, вы видели ее-с?
— Видел! Но мне решительно невозможно с ней говорить… Все замечают: я хуже этим ее обесславлю, если стану ухаживать за ней.
— Это точно что-с, — сообразил Петруша.
— Переговори, Бога ради, ты! Обещай, что всю семью их я отпущу на волю!
— Понапугать ее хорошенько надобно, вот, что-с, — произнес гайдук, и в самом деле, должно быть, сказал что-нибудь решительное Маше, потому что на другой же вечер, с перекошенным от удовольствия лицом, он объявил барину:
— Подьте под мельницу, в лесок, дожидается она там вас.
Бакланов побежал бегом. Он еще издали увидел Машу, прижавшуюся к одному довольно ветвистому дереву.
Он ее прямо взял за обе руки.
— Вот и прекрасно! — бормотал он задыхающимся голосом.
Маша только и говорила:
— Ой, ой, нет! Ой, чтой-то, ой!
В следующие затем свидания Бакланов старался дать ей некоторую свободу и простор перед собой.
— Любила ли ты кого-нибудь кроме меня, Маша? — спрашивал он.
— Нету-ка… Ничего я еще того не знаю, — отвечала она.
— А меня любишь?
— Вас, известно, жалею.
«Что за дурацкое слово: жалею», — подумал Александр.
— Ну, скажи, — продолжал он: — любишь ли ты песни петь?
— Нет, я не горазда, — отвечала Маша.
— А в поле любишь ходить гулять, рвать цветы?