Взгляд из угла
Шрифт:
Спрашивается: стыдно ли мне или вам за такую слабоумную внушаемость широких масс? А нисколько. Будем считать, что 13% — это мы, а 87% — они. Или — допускаю — вы. В любом случае, точно не я. Немножко сиротливо, но ничего страшного.
Это что касается людей. То же самое насчет контор. Советский человек за качество администрации не отвечает. Другой ЖКХ, другой ГБ, другой армии у меня для вас нет.
Конечно, и почты. Захожу — висит объявление: никаких почтовых отправлений в республику Грузия. Ни-ни. Ни телеграммы, ни даже простой открытки. Граница на замке. Нормальный идиотизм.
Но,
Напоследок задерем голову: а что у нас там, на самом верху? А оттуда, с самого, то есть, верха вдруг доносится шутливый разговор типа: мы тут тоже не против изнасиловать десяточек евреек.
Состри подобным образом какой-нибудь Ширак — пожалуй, кое-кому и даже мне стало бы совестно. В смысле — за Францию. А тут — ну ни капельки.
Вся соль в местоимениях. Личных и притяжательных. Помнить постоянно, что нашего, вашего, твоего и моего — с гулькин нос, а почти всё вокруг — исключительно ихнее.
Цыганское, что ли, такое самочувствие. Хотя, казалось бы, что у нас общего с этими людьми — вот которые, вместо того чтобы вольною толпой кочевать по Бессарабии, прозябают вокруг Петербурга в полосе отчуждения в земляных норах. Наподобие полевых мышей: живут потихоньку и дают жить милиции. А к ним наведываются бешеные псы.
Наведаются, разорят, кого-нибудь убьют — на шум явится милиция, растопчет норы. Цыгане разбегутся, потом возвратятся.
В некоторых местностях не дадут и норы. Как в Архангельске. Тамошний мэр Донской купил всем цыганским семьям ж/д билеты до Москвы и — адьё, скитайтесь с детьми, где хотите.
Под Калининградом был цыганский поселок. Его развалили бульдозерами, обломки строений сожгли. (А это были частные дома. Без электричества и без водопровода, но — собственные. Построенные — конечно, на фу-фу — предками этих самых цыган лет полста тому назад.) Адьё, ромалэ.
Чем-то таким собирается отличиться и новгородское, так сказать, вече.
Поскольку земля дорожает и взяткоемкость загородных дач неуклонно растет. А цыганам никаких человеческих прав совсем не полагается, и это радует электорат. Лестно, что есть — официально признано, что есть — существа еще ниже сортом. И детям цыган не разрешают учиться в школе вместе со всеми. И врачи не лечат цыган без штампа о прописке. А у кого такой штамп случайно есть — тому его погасят.
Чтобы, значит, их не было нигде, кроме телевизора. С удовольствием полюбуемся, как они там пляшут и поют. А трехмерное пространство не для них.
То есть среди бела дня, в мирное время, в XXI столетии, в одной из стран, извините, Европы местные власти под аплодисменты населения кончают народ, недосожженный Гитлером.
Стыдно это или нет? Никто не понимает, кроме горстки филантропов из "Открытого общества" (недозакрытого). И один нидерландский фонд тоже хлопочет. И подана жалоба в Страсбургский суд.
Я тут послушал про все про это доклад, посмотрел документальный фильм (где бульдозер и спецназ), оценил риторику калининградского Бооса — насчет "выжигать каленым железом". Поскольку, знаете ли, весь вред — от наркотиков, а наркотики, конечно же, — от цыган.
И опять запутался
Цыгане рассуждают проще. Что им государство! Верят в злодейство только личное. И в суеверный шкурный страх. Стоят со смешным таким плакатом: "Боос! Не выгоняй на улицу наших детей! А то мы проклянем твоих детей!" Нашли чем испугать современную личность.
Пушкин бы этому Боосу показал. И этому архангельскому Донскому. Толстой написал бы прямо императору. Короленко завел бы судебный процесс и выиграл.
Но никого из них на свете нет.
И Анна Политковская убита.
7/11/2006
Посолонь
Жизнь, однако, не стоит на месте. А понемножку, мелкими такими рывками, крутится по циферблату назад. Посолонь — то есть как солнце в небе. То есть в направлении, обратном вращению земли. Против часовой стрелки.
Податель сего отлично запомнил момент, в который ему, подателю сего, сделалось ясно, что хрущевской оттепели — абзац.
Это было в начале 1969-го — когда ему в одном журнале вычеркнули вдруг — без разговоров — упоминание про, смешно сказать, XX съезд КПСС.
Так и вижу эту красночернильную в тексте дыру.
А упоминание было по делу: в рецензии на книжку писателя репрессированного, реабилитированного и т.д. Который, значит, резолюциями того съезда был извлечен из глубины сибирских руд. (Кстати, он кем-то приходился — не то племянником, не то внуком, не то внучатым племянником — знаменитому Мамину-Сибиряку.)
И вот — вычеркнули про съезд. У всех и повсюду разом. Эта римская цифра лет на пятнадцать словно выпала из наборной кассы.
Во избежание новой пражской или какой-нибудь еще весны. Поскольку до того как подоспели танки с братской помощью, чехи любили побредить про социализм с человеческим лицом, то есть без политарестов, политубийств. Насчет которых, вообще-то, все были в курсе и так, без всяких съездов, но этот самый Двадцатый сказал официально, под протокол. Что жертв — как песка на морском берегу, что попали они по обвинениям ложным, — и даже что хорошо бы, по совести-то, поставить им на Красной площади монумент.
И вот, надо же, в наши дни все сбылось. Кроме, понятно, социализма. Ну, и без человеческого лица. Которое где же взять.
Монумент не совсем монумент и стоит не совсем там, но это не важно, а зато в календаре значится День упомянутых жертв. Отмечается не то чтобы всерьез (в ящике, как всегда, сплошной юморой), но прилично: желающим разрешают постоять у Соловецкого камня.
Однако в нынешнем году случилось странное. Разыгралась трогательная сцена. Прямо в кабинете министров. По ходу решения текущих вопросов. То есть распределения детских пособий. Присутствующий глава государства вдруг говорит: очень, говорит, вас прошу никогда не забывать о жертвах политических репрессий; буквально ни об одной; сделайте все, чтобы ни одна из них не осталась безвестной, неопознанной; найдите все до единого реабилитационные дела.