Взгляд из угла
Шрифт:
Вот этот вопрос: а как вы собирались спасать заложников? Какой у вас, собственно говоря, был план? Какие идеи?
Только это и хотели бы услышать родные погибших: что катастрофа произошла по несчастной случайности; что не взорвись ни с того ни с сего одна граната в спортзале захваченной террористами школы - никакого штурма, конечно же, не было бы.
Или был бы не такой. Ни беспорядочной стрельбы из всех видов оружия. Ни пожара. Применили бы какую-нибудь хитрость, затянули бы переговоры, выцарапывали бы детей - выторговывали бы - хоть поодиночке (Аушеву же удалось! вывел целую группу), -
И не может же быть, что и не думали об этом. Что с ходу списали в неизбежную убыль несколько сот жизней, в том числе детских. Что сразу поступила директива: переговоры исключены! позора, как в Буденновске, не будет! будет непоколебимость! чтобы впредь неповадно!
– и оперативный штаб решал одну-единственную проблему: как скрыть от местного населения, что все решено. Что дети приговорены. Во имя непоколебимости.
Там, в Беслане, люди не в силах в это поверить до сих пор.
Да ведь и в самом деле невероятно. Не каменные же сердца у начальников, не из киселя же - мозги.
2 сентября прошлого года, ночью, перед отъездом в Беслан, я и то писал - и собирался напечатать в "Деле":
"...на Вас вся надежда, господин президент. На какой-то Ваш абсолютно непредсказуемый поступок.
Потому что штурм-то, к сожалению, предсказуем. Если враг не сдается, его уничтожают, и так далее.
Но ведь в Вашем распоряжении лучшие умы великой страны. С ними вместе - не может быть, что Вы не придумаете что-нибудь другое. Не тривиальное. А такое, что весь мир ахнет. И зауважает Вас. И нас.
Вы правильно сказали приезжему какому-то королю: необходимо сделать всё, чтобы спасти заложников. Сделать для этого всё.
Всё - это не просто много. Это даже не всё возможное. Это просто всё.
И если это всё будет сделано - Россия, вот увидите, всей грудью вздохнет. И начнет выздоравливать.
Потому что больна она - дефицитом доброй воли.
Я, конечно, не про людей - про государство. Про его инфантильное упрямство...
Да что говорить. Вы сами все знаете. Но сейчас не до того, чья правота когда-то была правей. Сейчас вообще все ерунда, кроме того, что происходит в спортзале бесланской школы №1. И в Вашем сердце.
Потому что решается судьба"...
Такой вот наивный лепет. Кто же знал, что уже через 12 часов текст протухнет. И что адресат совершенно ни при чем.
(Это, между прочим, песенка Дуремара в кинофильме по "Золотому ключику": "А я тут ни при чем! Совершенно ни при чем!")
Но хоть бы и причем. По всей по правде - разве справедливо всю вину взваливать на него, на его присных, вообще на государство?
А мы-то с вами, господа народ? Разве не предчувствовали, чем все кончится? А ежели предчувствовали - отчего не вышли 2 сентября миллионными толпами на улицы городов: дескать, делайте что хотите, а только чтобы дети обязательно остались живы?
Вышли бы - спасли бы.
Не вышли - не спасли.
Это, значит, у нас такие сердца, такие мозги.
Вот и все. А сострадать поздно. И мемориалы разводить.
В Беслане памятников достаточно. Сталин позолоченный, Ленин серебристый.
Тоже
12/9/2005
Минута
Пятница начиналась так себе. То есть ничего такого особенного, просто случилось пройти двором бывшего ДК Дзержинского, культурно-милицейского центра теперь.
Двор, кстати, примечательный: в 1913, что ли, году здесь был арестован некто Джугашвили. К несчастью, он был без оружия, сопротивления не оказал. А оказал бы, да будь на месте царской полиции - наша, - фиг бы остался в живых, с его-то внешностью. Не доехал бы до Туруханского края, а значит, не убежал бы оттуда, - и вся-то наша жизнь была бы иной.
Сейчас во дворе весело галдела молодежь обоего пола в мышиного цвета мундирах. А стены старые, кирпичные - отражают мат удивительно звонко; такое чувство, словно за шиворот сыплется мусор из окна.
Я и сам немного владею этим орудием жизненной борьбы, при случае применяю. В наше суровое время без него, похоже, в детском саду, и то - никуда. Не говоря о семье и школе. Лично видел и слышал, как девочка лет пяти кричит вслед убегающей другой такой же: Верка! Ты - пи-да-рас!
Эти, в мышином, тоже недавно были дети. Позавчерашние школьники. Случайно выяснилось: полчаса назад приняли присягу. Небось, почти никто из них еще ни разу не ударил человека, как следует, - скажем, связанного, ботинком по голове. Стараются хотя бы манерами походить на старших товарищей - это совершенно простительно. Тем более, вокруг - никого, кроме воробьев, голубей, каких-то старух, какого-то меня.
И все равно немного неприятно. В общественных местах в рабочее время госслужащим стоило бы, по-моему, соблюдать так называемые приличия.
А у нас - снизу доверху всё начистоту, нараспашку, каждый так и норовит блеснуть наготой.
Вот начальник "Единой Кормушки" на этой неделе брякает: в новой московской Думе, - брякает, - все кресла будут наши! Ну что ему стоила капелька лицемерия? Сказать - были бы наши, если бы Конституция допускала, - и взятки гладки. А он сплеча, словно и впрямь уже генсек передового отряда трудящихся, только усы осталось распушить да соратников расстрелять. Такую-то прямоту - а не только речевой обиход ВВ - и называл сквернословием дорогой мой М.Е. Салтыков-Щедрин.
О, начальники, будьте лицемерны! Прислюните, так сказать, к индикатору ваших способностей малюсенький фиговый листок, - уверяю вас, этого хватит.
...Что-то такое, угрюмое, думал я, продвигаясь по городу на Васильевский остров, где была мне назначена важная встреча. Прибыл вовремя - но встреча отложилась на несколько минут - я вышел покурить, побродить - и нечаянно, негаданно был вознагражден. О, как я был вознагражден!
Сделав буквально несколько шагов, я оказался в глубине квартала, ровно посредине между двумя линиями. Передо мной возникло удивительное здание, флорентийских каких-то пропорций, с огромными арочными окнами, увенчанное треугольным фронтоном, а на фронтоне - лучи Господней Славы, стремящиеся из центра, обозначенного латинскими буквами (сложить их в слово мне не удалось).