Взгляд извне
Шрифт:
— Значит, все беды аруанцев проистекают из того, что они не успели выработать новой социальной парадигмы, соответствующей новому качеству их цивилизации? — подумав, спросил Леруа.
— И, соответственно, не выработали новых морально-нравственных норм в процессе перерождения индивидуума и социума, — подытожил инспектор. — Весь вопрос в том, каким было общество, развившее промышленность до столь абсурдных форм? Ведь это общество едва не погубило все живое на планете!.. Либо это было общество со стихийным развитием производства и потребления, которое не могло контролировать взаимоотношения цивилизации и окружающей
— … либо — в момент перерождения цивилизации на Аруане царила диктатура, с моралью, оправдывающей любую аморальность правящей олигархии… — закончил Леруа мысль Янина.
— Да, третьего, как говорится, не дано… Вспомни двадцатый век, революцию в России. Ведь в основе своей коммунистические идеи были не так уж и плохи и многие из них в той или иной форме позднее реализовались. Коммунисты ведь, по сути, проповедовали многие христианские идеи, переозвученные на свой лад, разумеется. Но вот люди, пришедшие тогда к власти, а главное — средства, которыми они собирались построить рай на земле, оставляли желать лучшего. Лишь соблюдение принципа ответственности каждого индивидуума за окружающий мир и общество, позволило в двадцать первом веке вывести нашу цивилизацию из тупика…
— Погоди!.. — остановил Янина Леруа. — Кажется, нас Джонс вызывает!..
— … Вы что, оглохли?! — раздался встревоженный голос Джонса, когда Леруа увеличил громкость динамиков.
— Прости… — Леруа впервые за время пребывания Янина на Аруане выглядел сконфуженным. — Мы тут заговорились и даже не заметили, когда именно вы догнали осмилоков.
— Уф, — облегченно вздохнул Джонс. — Я уж думал, у вас что-нибудь случилось…
— Это я виноват! — вмешался в разговор Янин. — Каюсь, больше не буду!
— В свою очередь, очень тебя прошу: будьте осторожней, — попросил Леруа. — Не стоит подходить к ним слишком близко. Мало ли чего?
— Я не узнаю тебя!.. И это ты говоришь мне! Человеку, которого ты всегда ругал всегда за излишнюю осторожность!..
— Ладно-ладно… И не забывай присматривать за моим сменщиком… — сказал Леруа. — Я имею в виду Санти. Как он там?
— Он молодец, ведет себя примерно. Дать ему слово?.. — Джонс внезапно замолк. — А вот и они, мои хорошие… — сказал он совсем другим тоном. — Вы их видите?
— Кого?
— Локов, кого же еще… Они там!.. Али-баба, давай правее!..
Робот повел объективами правее и оставшиеся в лагере увидели на экране стереовизора диких локов. Они мало чем отличались от обыкновенных осмилоков. Стройные, мускулистые они, как и осмилоки, были в набедренных повязках, сплетенных из продолговатых фиолетовых листьев. От осмилоков их отличало лишь наличие бород, как и у тех локов, что напали на колонну в пути.
— Между прочим, локи, которых Ула приводила мне для операции, были уже располневшими и совершенно равнодушными ко всему окружающему. — тихо сказал Леруа,
— А осмилоки их побаиваются, — пробормотал Янин, напряженно вглядываясь в экран. — Смотри, Шарль! Ведь они тоже вооружены!
— Слушай, — Леруа растерянно взглянул на Янина, — Может быть это все-таки тоже осмилоки?..
— Я видел, как один из них ударил дубинкой осмилока с сетью! Хотя почему бы и не быть враждующим племенам осмилоков? Ты же сам мне жаловался, что запутался во всех этих тарулах, горцах и болотниках…
— Опять успокаиваешь? —
— Ребята, наладьте направленный микрофон, — попросил Янин. — Нам ничего не слышно!..
— Санти!.. Ты что, уснул? — крикнул Джонс.
— Извините… Совсем забыл… Сейчас! — раздался голос Санти, и на экране крупно промелькнуло его лицо.
— Готово! — крикнул Санти, и тут же динамики взорвались громом барабанов.
Пронзительные крики, свист, вопли боли и отчаяния, жалобные стоны и торжествующие возгласы заполнили все пространство вокруг, создавая полный эффект присутствия.
— Это не облава! — воскликнул Джонс, — Видите, что творится?
— Да… Мы все прекрасно видим… — Леруа побледнел. — Это не охота, а самая настоящая битва между двумя племенами! Лишь потом пленных неведомым образом превращают в бездумных, равнодушных идиотов! Этого-то я и боялся больше всего!..
Глава десятая.
Дмитрий Еремкин
… «Странный дом» встретил меня (со спящим Джонсом на руках) неприветливо. Впрочем, не исключено, что сказывались прошедшие годы. Ведь когда я в первый раз, попал в стены Института Экспериментальной Психологии и Социологии, мне было лишь восемнадцать. А в юности и небо кажется голубее и вода — мокрее…
С Хунтой, во время нового визита на Землю, непосредственного моего контакта так и не произошло. У него были какие-то срочные дела в рассеянном звездном скоплении Плеяд. Однако перед отлетом он оставил все необходимые распоряжения, и встретили меня в ИЭПС достаточно уважительно.
А потом, при помощи мнемотранслятора мое сознание «подсадили» Джонсу.
Именно «подсадили», иначе эту операцию не назовешь…
Невозможно передать словами те ощущения, которые испытал я, соприкоснувшись в теле Джонса с его совершенно иным и каким-то воистину необъятным сознанием. У меня было такое ощущение, словно я вышел из крохотной тюремной камеры, на вершину высочайшей горы, с которой открывались необъятные дали. Уж слишком мы с Джонсом были разные. И слишком разными были наши мировоззрения, схлестнувшиеся, в непримиримой схватке. Во всяком случае, на первых порах…
Не скрою, я сформировался в далеко не лучшие годы истории России. Вскоре после того, как я пошел в школу, развалился Советский Союз, казавшийся до того времени совершенно несокрушимым. После разрушения коммунистической идеологии в Россию хлынули миссионеры. Как состоящие в штате ЦРУ и разведок других стран, так и искренне желавшие наставить на путь истинный заблудших моих соплеменников.
Как говорится, свято место — пусто не бывает: место коммунистической идеологии пытались занять различные тоталитарные секты и основные мировые конфессии. Естественно, наибольшего успеха добилась Православная Церковь, поскольку православных славян в России того времени было больше, чем представителей остальных конфессий вместе взятых. Однако демографическая ситуация в тогдашнем мире быстро менялась, и к концу третьего десятилетия двадцать первого века победили идеи толерантности, веротерпимости и экологической корректности.