Взгляд назад: Культурная история женских ягодиц
Шрифт:
У нас непрямые, эвфемистические отношения с собственной попой (я остановилась на этом слове, так как оно кажется мне наиболее непосредственным), поэтому наши представления о ней зачастую больше говорят о созерцателе, чем о созерцаемом: смысл определяется тем, кто смотрит, когда смотрит и почему. По словам историка Сандера Гилмана, «ягодицы имеют вечно изменчивое символическое значение. Они ассоциируются с репродуктивными органами, отверстием для дефекации, а также, если речь идет о походке, с механизмом локомоции. Ягодицы никогда не представляют сами себя» {1} .
1
“Black Bodies, White Bodies: Toward an Iconography of Female Sexuality in Late Nineteenth-Century Art, Medicine, and Literature,” Critical Inquiry 12, no. 1 (1985).
Эта
___________
У каждого из нас собственная история переживания взросления тела. Моя, подобно фотоальбому, складывается из разрозненных воспоминаний о том времени, когда я ощутила, что мое тело видят другие. Но самые ранние мои воспоминания о собственном теле относятся к периоду, непосредственно предшествующему половому созреванию. Тогда мои мышцы и конечности казались мне чем-то прочным и полезным, а не подлежащим оценке. Я носилась на велосипеде по всей округе, слетала на нем вниз с горки и чувствовала, как мне в ноздри бьет влажный летний ветер. Как-то июльским днем я перелетела кувырком через руль, ободрала об асфальт лоб и щеки и порвала уздечку, соединяющую губу с десной. Кровь залила весь тротуар, а потом и кухню, где я, болтая ногами, сидела на столе, пока мама прикладывала лед к моей губе. На следующее утро я в фиолетовой балетной юбочке из полиэстера ела овсяные хлопья, готовая снова кататься на велосипеде. Отец сфотографировал меня за кухонным столом, веселую и улыбающуюся. Я не была особенно храброй, но воспринимала свое тело как нечто, что вырастет, выздоровеет, будет двигаться. К тому времени, когда пленку проявили, на моем лице осталось всего несколько корочек от заживающих царапин.
В восемь лет я как-то пошла с подругой в спортзал ее родителей, чтобы поплавать в бассейне. Так я впервые в жизни оказалась в раздевалке, полной женщин различной степени обнаженности. Там было столько тел, что мне, еще не умевшей классифицировать, ранжировать и оценивать их как красивые или некрасивые, оставалось лишь наблюдать. «Груди бывают такой формы? – думала я, увидев тело, непохожее на мамино. – Бедра бывают узкими? Попы бывают тощими?» Мне казалось, что с женщинами в раздевалке что-то не то. Одетые, они выглядели привычно, но под одеждой у них скрывались всевозможные странности и разнообразие форм.
Мне было девять, когда мы с подругой катались на велосипеде по кварталу, по которому обычно наматывали круги. Вдруг двое мальчишек закричали нам что-то из кустов. «Классные попки!» – услышали мы. Замечание обидное, но было в нем и что-то еще. Оно пробудило во мне некое новое и опасное чувство – как мне теперь известно, ту особенную тревожность, которая возникает, когда твое тело разглядывает и комментирует незнакомый мужчина.
В том факте, что они высказались о наших попах без приглашения, было что-то неуютное и странное. Попа была не той частью тела, которая, на мой взгляд, могла казаться классной. Я знала, что некоторые части тела считаются красивыми и сексапильными и привлекают других, но мне не приходило в голову, что попа в их числе. Казалось, что эти мальчишки застали нас со спущенными штанами – как будто они увидели наши попы голыми по какому-то смешному и унизительному недосмотру. Мы с подругой поехали ко мне домой и рассказали моим родителям, что случилось. Родители каким-то образом умудрились выследить этих ребят – подростков со скейтами в футболках фанатов хеви-метала – и поговорили с ними о непристойности кэтколлинга [1] . Мальчишки нервно отговаривались тем, что кричали «Классные велики [2] !». Я помню, что снова смутилась. Конечно, попа – не та часть тела, которая бывает классной. И уж точно не та, о которой можно кричать на улице.
1
Кэтколлинг – словесные домогательства, комментарии с сексуальным подтекстом в публичных местах от незнакомых мужчин. – Здесь и далее примечания редактора, если не указано иное.
2
Bikes вместо butts. – Прим. пер.
К средней школе я стала отличаться от остальных девочек в раздевалке. Не то чтобы я была жирной –
3
Kinawa Middle School находится в Окемосе (штат Мичиган).
Примерно в то же время учителя физкультуры поделили классы на девочек и мальчиков для занятий плаванием в обветшалом и перехлорированном школьном бассейне. Видимо, чтобы уравнять классовые различия, школа снабдила нас черными купальными костюмами из хлопка, который почти не растягивался. Мы вытаскивали их из пластиковых серых корзин, расставленных по размеру; купальники были порядком застираны и заношены поколениями учениц, нервно дрожавших в них на краю бассейна. Размер купальника определялся по метке: купальники с желтыми метками были самые маленькие, для девочек с еще детским телом, с оранжевыми, самыми распространенными, предназначались девочкам, которые уже созрели, но еще не совсем округлилась. Красная метка означала большой размер, а белая – самый большой. Это были купальники для девочек с уже развившейся грудью, попой, бедрами и животом. Для основательных девочек. Черная материя, покрывавшая нас от подмышек до середины бедер, растягивалась и обвисала при намокании. На моем купальнике была красная метка, и я страшилась грозившего мне призрака белой. Я задавалась вопросом, что это будет значить для моего тела, моей привлекательности, моего места в мире.
В старших классах я столкнулась с еще более конкретным свидетельством того, что с моим телом что-то не так. Сама я едва могла пробежать милю, но время от времени общалась с командой десятиклассниц по марафонскому бегу и ходила на их предмарафонские ужины со спагетти, где мы наваливали себе на тарелки липких макарон с баночным красным соусом и сплетничали о школе. На одном из таких ужинов подруга отвела меня в сторонку, чтобы рассказать секрет – из разряда «только никому не говори». На тренировке она подслушала, как одна девочка жалуется другой, что растолстела. Что у нее слишком полные бедра. Вторая засмеялась и сказала: «По крайней мере, у тебя не такая большая попа, как у Хизер».
Я содрогнулась. Я представила себе, как стройные, сексапильные блондинки из марафонской команды злорадно смеются над известной всем истиной: у Хизер Радке и в самом деле большая попа. И они ужасно рады, что они не такие.
___________
История моих взаимоотношений с собственным телом не драматична. Она интересует меня главным образом потому, что кажется довольно типичной. Не было ни безжалостной травли, ни заметных расстройств пищевого поведения – ничего, кроме заражающего мозг чуть ли не каждой семиклассницы чувства стыда, этого адского обряда инициации, через который столь многим из нас пришлось пройти, чтобы стать полувзрослыми. Как будто ранжирование тел – и все сопутствующие ему унижения и сомнения в себе – это нормально, даже естественно. Как будто тело на самом деле может быть лучше или хуже.
О сексуальной привлекательности своей попы я впервые услышала в 2003 г., когда мне было двадцать. Это были летние каникулы, и я разливала эспрессо за стойкой кофейни в одном из университетских городков Среднего Запада. На мне была темно-синяя плиссированная юбка из полиэстера и дешевая желтая футболка, у которой я вырезала горловину, пытаясь придать ей более панковский вид. Мои волосы были собраны в пучок; крупинки кофе прилипли к потной шее. Со школы моя попа выросла еще больше. Все брюки сидели на мне странно, болтаясь на талии и плотно обтягивая попу – с 8-го размера я перешла на 10-й, потом на 12-й и 14-й [4] . Если компании нужно было втиснуться вчетвером на заднее сиденье машины, я признавалась, что у меня слишком большая задница и кому-то придется сидеть у меня на коленях. Однажды мой коллега по кофейне – парнишка, тайно сочинявший песни, хвастливый и склонный к флирту, – спросил меня: «Ты знаешь, кто такая Каллипига?» Я знала. Я учила это к экзаменам и все еще помнила тему, заставившую меня краснеть. Греческое слово. Означает «с прекрасными ягодицами». Наверное, историки искусства используют его для описания статуй. «Ты, милая, Каллипига», – сказал мне поэт. Говорил он неловко, фраза казалась заученной, словно он пробовал на вкус слово не из своего словаря. Тем не менее я была по-настоящему тронута. Он надо мной не смеялся. Похоже, это был искренний комплимент.
4
Соответствует российским размерам 40, 42, 44 и 46.