Взгляд. Мушкетеры перестройки. 30 лет спустя
Шрифт:
В ответ на приветствие Эмери де Монтескью Эрнст ответил примерно следующее: «Сейчас время непростое для понимания. Люди вообще плохо понимают друг друга: у них разные языки, разные кухни и разные представления о том, что правильно. Но есть авторы, чьи произведения одновременно глубоко национальны и абсолютно интернациональны, и не случайно русские мальчишки начинают любить Францию в возрасте 10–12 лет так же горячо, как и французские, что является ещё одним мостом нашего взаимопонимания. Да здравствует Франция, да здравствует Александр Дюма, да здравствует Россия!».
Под этими словами трудно не подписаться. Но конкурируют на самом деле не столько homo sapiens, сколько идеи и ценности, которые ими управляют. На первый взгляд кажется, что кровь льётся лишь за
Люди умирают, идеи остаются. Поколения сменяют друг друга, но спор о том, как надо жить, продолжается. Д’Артаньян, воспетый некогда Александром Дюма, давно стал художественным образом, но дело его живо.
Три цитаты
Есть цитаты, которые меня в своё время просили прокомментировать студенты МИТРО. Для этой книги я в августе 2017 года попросил моих респондентов сказать пару слов о каждой из трёх.
Цитата номер раз
Ровно 20 лет назад «Огонёк» декларировал:
«Кто помнит, сколько их было – ведущих «Взгляда», появлявшихся в самой свободной студии «Останкино» по пятницам? Листьев, Любимов, Захаров, Политковский, Мукусев. Кто ещё – Ломакин, Додолев, Боровик… Они стали народными героями, олицетворявшими перемены внутри страны, так же как символом перестройки за границей был Горбачёв. Потому что вместе с ними, смелея от пятницы к пятнице, мы учились говорить не кухонным шёпотом, а вслух: ввод войск в Афганистан – агрессия, в СССР всё-таки есть секс, у капитализма тоже бывает человеческое лицо, рок-н-ролл жив, ГУЛАГ – чистой воды геноцид собственного народа, «железный занавес» – ограничение прав человека (и такие оказывается есть!), Чернобыль не авария, а трагедия, кремлевский паёк в эпоху талонов на продукты – грех… Но когда мы вместе прошли почти весь демократический букварь и научились громко говорить, было уже почти всё равно, кто говорит с нами из студии».
Сейчас есть издание, которое повторит подобный пассаж? Произошло переосмысление?
Лев Вершинин:
«Вот-вот. Список тем, которые нужно было впаять в мозги доверчивому позднесоветскому лопуху. Впаять намертво, блоками, без возможности задуматься. Чтобы подготовиться к «большому хапку» как альтернативе «китайской модели»».
Алексей Вишневецкий:
«Такого издания и такой передачи нет и быть не может. «Взгляд» мог появиться только там и тогда, где и когда он появился. Никто не стал бы сегодня слушать «Битлз» в том варианте, в котором они начинали. Никто не будет смотреть «Взгляд» сегодня».
Вадим Гасанов:
«Даже для текста двадцатилетней давности всё в этом пассаже – уже чересчур, причем не о «Взгляде», а о себе любимом – уже ставшем никому не нужным буквально после 23 августа 1991 года «Огоньке». Типичные перестроечные огоньковские штампы, которые, кстати, для «Взгляда» были не то, чтобы не характерны, но не являлись определяющими. В отличие от «Огонька». Причем ведь, что интересно, «Огонёк» одним из первых взвыл после августа 91-го: как-то быстро выяснилось, что капитализм, у которого, видите ли, бывает человеческое
Вопреки всему тому, что творил «Огонёк», вскоре выяснилось, что ГУЛАГ более сложное явление, чем пытались изобразить Коротич, Шаламов и Солженицын, что с Афганистаном не всё так просто, что живой рок-н-ролл стремительно покинул экраны ТВ, уступив место «театру Аллы Пугачёвой», «Поющим трусам» и прочей хрени, что права человека охранялись получше, пока железный занавес не был поднят, и многое, многое другое. Например, то, что практически любое так называемое демократическое издание вполне может взять эпиграфом название старой советской пропагандистской брошюрки «Дезинформация – это тоже бизнес». И что там в 1997 году «Огонёк» мог знать о смелости? В то время, когда выбросили из одного издания – резво бегом в другое, выбросили с одного канала – бегом на другой, и всё прокатывает, потому что только-только всё создаётся и выстраивается. А попробуйте протолкнуть обшественно-политический фильм, который с самого начала, понятно, вызовет скандал, и позиция автора которого несколько отличается от уже озвученной официальной – в наши-то дни. Не знал этого «Огонёк»? То я знаю! И да, когда стало понятно, что борцы за права человека времен перестройки озабочены монетизацией самих себя, всем быстро стало абсолютно безразлично, кто там сейчас говорит очередную правду. Я сейчас не о «Взгляде», как вы поняли.
Но если о «Взгляде», то надо сказать иное. «Взгляд» был коротким, таким же коротким, как породившее его историческое явление. Он – его часть, он – одно из его воплощений. Не более и не менее. Перестройку легко представить без того «Взгляда»: не он, так было б что-то ещё, а вот «Взгляд» мог существовать только на отдельном историческом этапе, в определённых исторических условиях и только в позднем, умирающем, агонизирующем СССР.
Сегодня есть такое издание, точнее, такие издания, которые могут слово в слово повторить, написанное в «Огоньке» 20 лет назад. Увы.
«Увы» не потому, что истина изречена бессмертная. А потому что для них ничего не изменилось. «Эхо Москвы» и «Новая газета»».
Леонид Гозман:
«Повторять не надо.
А тот уровень честности и гражданской ответственности сейчас ушёл в неподцензурные СМИ, хотя там слишком много истерики.
Может, «Новая Газета»?»
Владимир Легойда:
«Думаю, да. Страна изменилась, мы изменились – очень сильно. Но разве это отменяет справедливость того, что сказано в этих строках? Разве что я поспорил бы с тем, что стало «всёравно, кто говорит с нами из студии»? Я понимаю, что имеется в виду, но всё же не могу вполне согласиться. Журналистика – это, одновременно, и ремесло, и искусство. А если искусство – то никогда не может быть всё равно, кто с тобой говорит. В искусстве всегда главное, кто».
Юлия Меньшова:
«90-ые годы были временем открытий. Нового. Во всех областях. И на телевидении, прежде всего. Например, существование программы «Я сама» когда-то присвоило лично мне некое звание «проматери» всех женских ток-шоу… Хотя, конечно же, это было не так. Этот жанр давно и успешно существовал на мировом телевидении, просто мне повезло выйти первой в этом формате на российском телевидении. В течении короткого времени женских ток-шоу стало очень много, и мне кажется значимость того, кто именно, – какая ведущая! – обсуждает наболевшие вопросы – тоже несколько снизилась. А ещё через какое-то время и ценность самого жанра ток-шоу начала в свою очередь девальвировать. Это нормальная диалектика жизни. И эффект привыкания, который на телевидении играет очень большую роль. Потому мне кажется, приведенная вами цитата справедлива. Романтическое отождествление «ветра перемен» с самими журналистами, работавшими во «Взгляде» должно было неизбежно подойти к концу. Стал больше интересовать непосредственный «контент». Потом и контент стал привычен. Требовались новые перемены».