Взлёт и падение. Книга первая. На высоте
Шрифт:
По пяти ниткам нефтепровода «Дружба» на запад под давлением нескольких десятков атмосфер текла целая река нефти, равная Волге. Утекало народное достояние, невосполнимые запасы. Ах, Россия! Чем будут обогреваться в лютые зимы твои города, когда в третьем тысячелетии эти запасы кончатся? Думает ли кто об этом?
А обратно с запада в страну текла река нефтедолларов – специальной бумаги с изображениями президентов одной из самых свободных и демократических стран мира. В отличие от невосполнимой нефти бумагу эту можно штамповать сколько угодно. И они её штамповали.
Куда потом уходили эти доллары, народ не знал. И сколько и на что тратились – тоже не знал.
Последний час Бек сидел в кабинете один. Его начальник штаба – бывший лётчик, списанный по здоровью, отпросился пораньше, чтобы успеть в поликлинику на приём к врачу. Известно, что там нужно сидеть в очереди, иногда не один час.
Он бросил взгляд на часы, висящие на стене, и выругался. Часы стояли. Ах, да, он ведь уже пытался их сегодня запустить. Посмотрел на свои ручные. До конца рабочего дня было ещё больше часа. Встал и направился в кабинет к Чувилову. Тот по прежнему рылся в своих графиках, нацепив на нос сразу двое очков. Увидев удивлённый взгляд командира, пояснил:
– Зрение быстро садиться, в одних уже не вижу ни хрена.
– Где Байкалов?
– В воздухе, – так же кратко ответил начальник штаба и стянул с себя одни очки. – Зачем он тебе?
– Отпроситься хочу. Тяжело первый день в рабочий ритм втягиваться.
– У меня отпросись, – предложил Чувилов. – Много не возьму. Я тоже твоё прямое начальство. Пока.
– Мы все – пока, – вздохнул Бек. – Так ты меня отпускаешь?
– Привет семье!
– Понял! – он направился к двери, но вдруг остановился. – Ты знаешь, Василич, сегодня впервые возникла мысль: а не послать ли всё к чёртовой матери и не уйти ли на пенсию?
– Чего это вдруг? – Чувилов стащил с носа и вторые очки.
– Сколько же можно над землёй порхать? Да и средний возраст, когда лётчики концы отдают, мы уже пережили.
– Летай, Бек, пока летается. На пенсии от тоски быстрее загнёшься.
– Вот в этом ты прав. Да я не собираюсь дома сидеть, найду какую-нибудь работу на земле. Только не бумаги ворошить. Вот они где у меня, – поводил он по горлу ребром ладони.
– У нас в аэропорту орнитологическая служба организуется, – улыбнулся начштаба, – переводись туда. Работа не пыльная. Будешь вокруг аэропорта ворон пугать. А то вон совсем обнаглели пернатые, на самолёты стали бросаться. А рядом с гостиницей на тополях сколько гнёзд! Видел? Гвалт стоит с утра до вечера.
– Ты что же, предлагаешь мне гнёзда разрушать? – почернел Бек. – Там же птенцы. Я не душегуб.
– А если эта птичка в двигатель попадёт, знаешь, что будет?
– Знаю, – зевнул командир. – Мне попадала, когда я ещё на Миг -15 летал. Правда, не в двигатель, в пилон попала. А то бы вполне возможно и не сидел я тут рядом с тобой. Так ты говоришь, отпускаешь меня?
– Я же сказал, привет семье!
– И твоей – тоже.
И старейший командир эскадрильи Нурислам Хамзиевич Бек скрылся за дверью.
–
Глава 4 Противостояния
Мы много часов провели в небесах
Сложить, то получатся годы.
Наверно поэтому в наших глазах
Небес отражаются своды.
Рано утром на привокзальной площади Бронского аэропорта, задрав вверх голову, выла собака грязная, облезлая и худая.
Начальник штаба объединённого отряда Василий Васильевич Шилов, бывший лётчик, летавший ещё на двухместных самолётах По-2 конструкции
Василий Васильевич заглядывал во все закоулки, выискивая неубранные переполненные урны, захламлённые участки, лежащие, где попало пустые бутылки, коробки и ящики. Особенно его удручали пивные и водочные бутылки. При начавшейся в стране великой борьбе с пьянством и алкоголизмом последнее было весьма удивительным. И где только брали спиртное? Ведь в аэропорту и его окрестностях его совсем не продавали. Ну а самогон, который усиленно стало гнать население в ответ на практически установившийся сухой закон, здесь подпольные бизнесмены продавать боялись. Тем не менее, каждое утро только из гостиницы уборщицы вытаскивали два мешка пустых бутылок.
Обойдя территорию, Шилов направился к себе в кабинет, собираясь на селекторной оперативке устроить разнос бригадиру дворников. С этой перестройкой, гласностью и ускорением народ совсем избаловался. Площадь убиралась плохо. И в этот момент он услышал протяжный, леденящий душу, полный тоски и безысходности вой. Василий Васильевич содрогнулся, и мурашки пробежали по его спине. Он огляделся и увидел ошелудивевшего пса.
Как многие старые лётчики, он верил в приметы и знал их множество. Одна из них гласила, что если лётчик накануне вылета увидел непотребно воющую собаку, то вылет свой он должен отменить, ибо непременно что-то случится. У него самого был случай, когда он, выйдя рано утром из дома, увидел воющее дурным голосом животное. И в тот же день на его По-2 отказал двигатель. Хорошо, что полёт был тренировочный и они сели недалеко от аэродрома, где их быстро нашли. А мороз был за тридцать.
Шилов забеспокоился.
– Пошла, проклятая! – турнул он собаку, притопнув ногой. – Пошла, говорю!
Собака с места не сдвинулась, только на несколько мгновений прекратила вой, равнодушно посмотрела на начальство печальными слезящимися глазами и, отвернувшись, снова завыла.
– Не к добру это, не к добру, – покачал головой Шилов. – Теперь только и жди какой – то пакости.
Но чего конкретно ждать, Василий Васильевич не знал. И это терзало его ещё больше. Обеспокоенный, он вошёл в подъезд штабного здания.
– Всё спокойно? – спросил дежурного по штабу, получая у него ключи от кабинета.
– Так точно! – по военному ответил тот.
– Повысить бдительность, – приказал он. – Может чего-нибудь произойти.
– Понял! – обалдело произнёс дежурный.
Он поднимался по лестнице на второй этаж, когда в мозгу молнией сверкнула мысль: комиссия! Вот чего надо ждать. Уже два месяца, как не было ни откуда никаких комиссий, и это воспринималось Шиловым, как затишье перед бурей. Он тут же забыл про непорядки на привокзальной площади.