Взрослая психология. 11 простых правил жизни
Шрифт:
Мне шесть. У меня целый двор подруг. Я целый день все лето на улице. Мы играем в казаков-разбойников, прыгаем в резинки до упаду (ох уж эти пешеходы на вторых, пятьдесят по два или двадцать пять по одному на третьих, а уж четвертые!), убегаем играть в козла за дом, ходим босиком и обмениваемся вкладышами от жвачек. Настоящее детское счастье. И да, я мечтаю пойти в школу.
1983
Мне год. Я родилась семимесячной, и мою маму все мое младенчество пугают, что я не выживу. В какой-то момент она устает им доказывать, что все не будет плохо, и забирает меня из больницы домой.
Дедушка фотографирует нас на пленку, и папа на этих фотографиях такой счастливый держит меня в руках. Эта фотография так и останется навсегда моим единственным доказательством, что он меня любил. В нашей семье почему-то было не принято детей обнимать и целовать.
Именно поэтому тридцать лет спустя я буду целовать своего мальчика и девочку по три тысячи раз на дню, каждый день говорить им, что люблю их до луны и обратно,
Здравствуй, ты это же я.
Мне кажется, вспоминать того, кем ты был пять, десять, двадцать лет назад, очень важно. Путешествие к себе такому, каким ты был когда-то, имеет терапевтический эффект. Вспомните, кем вы были, выбрав любой отрезок времени, три, пять, десять лет, и отмотав время назад этими годами.
Из дневников
Про жизнь по ту сторону холма, или Короче, мне тридцать
Последняя
Скоро последняя из нас перешагнет начерченную на асфальте мелом линию.
И на той стороне останутся только дети.
Когда-то давным-давно я думала, что тридцать – это черт знает как далеко, старость не радость и это же я совсем буду дряхлая.
Теперь я, естественно, думаю, что сорок – это конец настоящей молодости (вероятно, в сорок планка опять отодвинется).
Жизнь после тридцати только начинается, или Все признаки потустороннего кризиса без купюр, зато со стиральной машинкой
Признаки того, что мне исполнилось тридцать, и вам, может быть, тоже:
– Я изменила свою прическу (чем удивила своего парикмахера, которая, вздыхая и не имея на меня никакой надежды, говорила: «Ну что, Катюш, опять прямо?»). Всю жизнь мечтала сделать химию, решилась только неделю назад. Пойду теперь куплю себе зеленое платье, ах нет, оно у меня уже есть.
– У меня уже есть одна подруга, которая развелась, одна подруга, которая эмигрировала в Америку, и одна подруга, которая получила кандидатскую степень.
– Я научилась читать ярлыки на одежде и сортировать грязное белье по цвету. Последний свитер, который я порвала в стиральной машинке, был еще в институте.
– Мои ученики перестали смотреть на меня большими испуганными глазами, когда я прихожу к ним в первый раз, в ужасе, что хороший преподаватель никак не может быть такой молодой.
– Я впервые в жизни захотела поехать в отпуск на море в отель «все включено».
– И я хочу черный купальник.
– Мне иногда лень ездить в метро.
– Я не поняла половину из того, что говорили две прекрасные пятнадцатилетние красавицы, сидящие рядом со мной в самолете Париж – Москва, и я подумала: «Ну как можно быть такими громкими?! Ох уж эта молодежь!»
– Я не знаю названий сериалов, которые смотрит моя ученица-девятиклассница.
– Я не понимаю феномен Джастина Бибера.
– Я уже:
…ругала детей за то, что они не убрали игрушки,
…представляла, какой я буду belle-m`ere (я отказываюсь быть тещей и свекровью),
…делала замечание, когда кто-то хотел пролезть без очереди,
…забыла половину детских сказок, которые мне читали в детстве,
…запыхалась, когда поднялась на седьмой этаж,
…научилась сносно готовить, и мой супруг называет меня «наша итальянская мама»,
…переслушала всего Фрэнка Синатру, Бреля и Эдит Пиаф.
– Я часто зову мужа – папа, а маму – бабушка, привычка, о которой я когда-то зареклась, что «никогда в жизни».
– Когда я покупаю себе игрушки, все думают, что это для детей.
– Я знаю, кто такие Стивен Фрай, Петров и Васечкин, и когда-то мечтала летать на аппаратах, как в «Алисе».
– Я была октябренком и мечтала стать пионером, но в год, когда меня должны были принимать, все отменили.
– Я уже говорила фразу: «Вы, наверное, не помните, но в моем детстве…»
– У меня уже было ощущение, что современное образование страсть как хуже того, что было в мое время.
– Ко мне пару раз обращались «женщина» вместо «девушка», и я содрогалась.
– У меня уже появился свой стиль, и он все больше тяготеет в классике.
– Я
– Ди Каприо уже тридцать восемь, Джулии Робертс сорок четыре, Ричарду Гиру шестьдесят три, а Одри Хепберн давно нет.
– На день рождения мне подарили форму для киша, и я была этому несказанно рада.
– Мне показалось вчера, что брюки клеш – это уже точно не мое.
В общем, кто еще опасается, не бойтесь, у нас тут хорошо и бесплатно выдают крем от морщин.
У каждого человека есть свой уникальный фактор боли. Я проверяла. Это точка, при легком надавливании на которую человек теряет контроль, сознание и свою человечность. Это то, что проявляет в нас худшие качества, делает нас не очень адекватными, не очень разумными и совсем не теми нами, какими мы сами хотим себя видеть. Уровень нажима и сама точка отличаются, лишь один факт остается неизменным: боль ломает всех.
У меня два фактора боли. Первый – когда я опаздываю. Второй – когда мне кто-то врет.
Я с раннего детства ненавижу опаздывать. В школу, когда мне разрешили ходить самой, я приходила в семь утра, хотя уроки начинались в восемь. Дабы не давать техничке повода заподозрить что-то неладное, я говорила, что мои родители рано уходят на работу, – ну и мне тоже приходится, сами понимаете, чего уж тут! Техничка жалостливо и подозрительно на меня поглядывала, но ничего не говорила.
В институте ситуация незначительно улучшилась: вместо того чтобы лишние тридцать минут поспать, я упорно шла на самую раннюю электричку и потом засыпала на всех лекциях.
На все свои уроки я приезжаю минимум минут за двадцать и сижу себе радостная в машине, кафе или метро и читаю. Мне всегда кажется, что если я выйду на две минуты позже обычного, то всё, дорогу мне перегородят перегонщики слонов, случится землетрясение или на третьем кольце будет самая страшная пробка года. Так все и происходит, разве что вместо слонов переводят жирафов.
Мужу достается больше всего. В ситуации опоздания я из любимой смеющейся жены превращаюсь в жуткую, испепеляющую взглядом все вокруг Круэллу (волосы у меня тоже, как у Круэллы, самопроизвольно вьют на голове сами из себя птичьи гнезда). Круэлла, однако, оказалась читающая и подсунула мужу рассказ Роальда Даля «Путь на небеса», в котором такая же больная, как и я, мадама (крайне милая во всех остальных отношениях, прошу это внести в протокол) оставила своего мужа умирать в застрявшем лифте, потому как тот всегда изводил ее больной, не умеющий опаздывать разум долгими сборами. Муж смирился, перестал собираться по три часа, не трогает меня в моменты опасности и втайне молит всех известных ему богов о пощаде, когда мы опаздываем хотя бы на десять минут. Справедливости ради, с возрастом я научилась контролировать свое душевное заболевание, но это так, больше для виду нормальности, если совсем честно.
Про ложь еще проще, я физически не переношу, когда мне врут. А недоговаривание правды тоже считаю ложью. Пару раз даже с мужем из-за этого чуть не развелась. Мы долго и мучительно спорили с ним о том, что такое правда и что такое полуправда. Одним словом, вы уже поняли, как мужу со мной «повезло».
Сначала я думала, что я такая больная одна, пора идти ложиться куда-нибудь, ну или, по крайней мере, найти себе психоаналитика, что ли, а потом стала замечать, что у всех есть свой фактор боли, уникальный.
У моей любимой Бабушки фактором боли были еда и желание всех накормить. Эту болевую точку без ведома установили на кожу всем детям, пережившим войну. Бабушка крайне ревностно относилась к моментам, когда нас кто-то кормил кроме нее, а пакеты из McDonald’s раз в полгода в субботу расцениваются как смертный грех и тут же отправляли всех, посмотревших на них, куда-нибудь в преисподнюю.
У моей сестры фактор боли – голод. О, скажу я вам, голодная сестра моя пострашнее самого дикого голодного тигра, смотрящего на вас из противоположного угла клетки. За годы нашего общения я четко уяснила себе правила поведения в такой ситуации. Первое правило: когда Ленка пришла голодная с работы, нужно, чтобы на столе или в крайнем случае в кастрюле на плите была еда. Правило второе: нельзя с Ленкой разговаривать или хотя бы здороваться, пока она не поест. Третье: лучше вообще уйти с кухни и переждать, когда съеденная котлета наконец пошлет сигнал в мозг, что кризис миновал.
У одной моей подруги фактор боли – это сама боль. Она категорически не переносит любые, даже малейшие дозы боли. Когда в институте ей бедной удаляли ноготь с пальца, то на пустынном этаже поликлинике в историческом доме с колоннами недалеко от Арбата слышались такие крики, что я в ужасе забегала в кабинет с дубиной наперевес и кричала: «Руки прочь от моей подруги, изверги!» И милая медсестра качала головой и говорила, что они никак не могут сделать ей укол для обезболивания пальца и начала операции. В боли она была страшна так же, как я, опаздывающая на важную встречу.
Если ты не знаешь о факторе боли человека, то, скорее всего, будешь на него очень обижаться. Важно знать.
Фактор боли есть у каждого, и у каждого он свой: иногда как у всех, иногда крайне странный, а иногда ты сил нет как боишься бабочек. Не нажимайте на болевые точки тех, кого вы любите. Это садизм. Дайте человеку право на его фактор боли, и тогда он даст вам право на ваш.
Когда-то в живом журнале у меня был пост про тиранов, вот он.