Взрослые игрушки
Шрифт:
А про проститутку нужно выяснить немедленно.
Я добралась до кухни, не включая света нашла на столе пачку сигарет, и сунула одну в рот:
— Давай ближе к делу. Мне на работу через три с половиной часа вставать.
— Говорю ж: у меня несчастье. — Ершова вернулась к исходным позициям. — Мой некрасивый и неверный молдавский супруг Толясик, в очередной раз дал мне повод потребовать у него новую шубу. Ибо пидор. Поясняю: вчера его принесли в районе часа ночи какие-то незнакомые желтолицые человеки неопрятного вида, сказали мне: «Эшамбе бальманде Анатолий кильманда», положили его в прихожей, и ушли.
— Толясик пьёт с узбеками? — Я неприятно удивилась.
— Толясик
Ершова зашмыгала носом.
— Нет, ты понимаешь? «Пыса шаловливая»! «Яички побрей»! Я, блять, ему эту пысу шаловливую оторву вместе с небритыми яичками, и кину Клёпе в клетку!
— Юля… — Меня пронзила страшная догадка: — Юля, у Толика есть любовница!
— Хуёвница! — Юлька разволновалась. — Какая у него может быть любовница, если он не то что яйца не бреет, а вообще не подозревает, что их мыть можно! Ладно я… Я с ним не сплю уже полгода, мне похуй на его яйца тухлые. А вот любовница — это вряд ли. Скорее, какая-нибудь твоя подружка с Ленинградки. Дай ботфорты, сука?
— Не дам. Я завтра буду играть в голодную сиротку Маню, которую за эти ботфорты… Короче, неважно. Не дам. Ты скажи лучше, как ты поняла, что Катя — проститутка?
— Элементарно, Ватсон! — В голосе Юли послышался азарт. — Я полчаса сидела, расстраивалась, водки попила немножко, а потом на этот номер позвонила. Берёт трубку какая-то баба, а я сразу в лоб: «Ты Катя?», а она мне: «Неа, я Сюзанна. А какая вам Катя нужна?» Сюзанна, блять. Таких Сюзанн и Марианн у Толясика когда-то двадцать штук работало. А по факту, все как одна — Галы с Конотопа. Ну, я говорю: «А чо, у вас там Кать много работает?» Нет, ты заметила, как я тонко в ситуацию въехала, а? Типа, сразу тон разговора нужный подобрала, типа я такая серьёзная баба, и отдаю себе отчёт в том, что с блятью щас разговариваю. Вот. Короче, она мне отвечает: «У нас две Кати.
Катя — Мяу, и Катя-Шкура. Вас какая интересует?» Да мне похуй вообще! Только встала я на место Толясика, и думаю: вряд ли та Катя, которая его пысой шаловливой величает, щас сблюю кстати, Катя-Шкура. Как-то само собой понятно, что Шкуру даже Толясик ебать не станет, и ради неё яйца свои мохнатые не побреет. Стало быть, мне Катя-Мяу нужна. Говорю я гейше той: «А позови-ка ты мне, подруга, Катю-Мяу», а она мне: «Завтра перезвоните. Катя щас на выезде, где-то в Люберцах. Может, Шкуру позвать?» Вот уж хуй, думаю. Шкура нам не нужна. У нас своя шкура сраная дома щас лежит, с трикотажем в жопе. И тут меня осеняет! И тут меня прям идея посетила гениальная! И я говорю все тем же тоном развязным: «А что, — говорю, Катя-Мяу и вправду искусница такая, что про неё
— Хуй тебе. — Привычно отвечаю, и тут до меня вдруг доходит смысл Юлькиной последней фразы: — К нам?! Катьку привезут?! Куда это — к нам? С хуяли это к нам?! Мне, например, бляди дома не нужны!
— Конкуренции испугалась, писька старая? — Ершова зловеще хихикнула.
— Дура ты. Поэтому так и помрёшь, не успев примерить мои прекрасные ботфорты. Так поясни, трубка клистирная, как это проститутку привезут к нам?
— Чо ты сразу панику подняла, а? Ко мне домой её привезут, не ссы. А ты на балконеспрячешься в шкаф с вареньем. Только не сожри там ничего, это стратегический запас на зиму. А потом вылезешь по моему сигналу, и мы Катьку пытать начнём. Где она Толясика подцепила, сколько раз он её употреблял вовнутрь, и, самое главное: как она его заставила хуй помыть? Это важно.
— Пытать паяльником будем? Или утюгом? — Я огорчилась. — Юлия, я не буду причинять боль бедной проститутке. Её наверняка узбеки в жопу ебут. Так что она давно своё получила сполна. Паяльник ей только в радость будет.
— Ну, зачем такие радикальные средневековые методы, Лида? — Юлька тоже огорчилась. — Что мы, звери что ли? Так, пизды дадим ножкой от табуретки, для острастки — и всё. Дальше она сама нам всё расскажет. Главное, не забыть узнать про хуй немытый… Так ты согласна?
— А у меня выбор есть? — Вопросом на вопрос ответила я. — Если я к тебе не приду, ты ж мне это подопытное животное на работу притащишь. Я угадала?
— Верно. Так что завтра устраивай себе выходной, и в час дня чтоб была у меня как штык.
Юлькин голос в трубке сменился короткими гудками, а я потушила сигарету, и отправилась обратно в кровать. Точно зная, что никакого анала с Брюсом Уиллисом мне сегодня уже не дождаться. Уиллис, сука, капризный. Теперь ещё долго не приснится.
— Ну что, готова? — Юлька открыла балконную дверь, и тыкнула пальцем в старый гардероб, который уже лет десять стоит на Юлькином балконе, и расстаться с ним Ершова не в состоянии. — Лезь в бомбоубежище. И сиди там тихо. Ты, кстати, завтракала?
— Не успела.
— Так и знала. На варенье даже не смотри, я предупреждала. Вот тебе сосиска, пожри пока. Только не чавкай там, чтоб за ушами трещало. Вылезать строго по сигналу. Понятно?
— Вот ты пидораска, Ершова…
— Я? Вот если б у меня были такие говённые ботфорты как у тебя — я б с тобой обязательно поделилась бы. Так что сама такая. Всё, сиди тихо.
Дверь гардероба закрылась, и стало темно.
Хуй знает, сколько я там сидела. Телефон остался в сумке, а часов я не ношу. Но время тянулось как сопля.
Наконец я услышала как хлопнула балконная дверь, и в глаза мне ударил яркий свет.
— Вылезай! — Заорала красная Ершова. — Хули ты там сидишь? Я ж сказала — вылезай по сигналу!
— По какому, блять, сигналу?! — Я, щурясь, выползала из чрева гардероба на свет Божий.
— Я кашляла! Ты чо, не слышала?
— Знаешь чо? — Я тоже заорала. — Залезь сама в это уёбище Козельского мебельного комбината, я тебя тут забаррикадирую, закрою балконную дверь, и начну кашлять! До хуя ты чо услышишь, сигнальщица плюгавая?