Взрослые люди (сборник)
Шрифт:
Он сел на диван и подпер голову кулаками.
– Вы загрустили? – она вошла, она была в коротком халате. – Вы отпустили машину? – он кивнул. – Давайте я вам вызову такси.
Он поднял голову. Она была просто чудовищно хороша.
– Ну нет! – он встал и обнял ее.
– А хочешь, я на тебе женюсь? – спросил он ранним утром.
– Спасибо, – сказала она. – Вы просто замечательный. Но я подумаю.
– Боишься?
– Я, в общем-то, не совсем официантка, – сказала она. – У меня договор с журналом «Бастард».
– Ага, – сказал Алексей Иванович. – Конечно. Журналистка инкогнито. И дочь банкира, да? Зачем ты унижаешься? Что плохого быть официанткой?
Она встала, взяла со стола его мобильник, нашла номер, нажала кнопку.
– Ты что делаешь?! – он приподнялся на локте и тут же услышал из мобильника громкий Наташин голос: «Люся! С ума сошел, звонить в семь утра?!»
– Мама, это не он, это я. Возможно, я выйду замуж. Поступило такое предложение.
«Налей ему полстакана, и пусть спит!» – раздалось в мобильнике.
Она нажала отбой.
– Я отзываю свое предложение, – сказал Алексей Иванович. – Извини.
– Вы ее до сих пор любите? – спросила она.
– Не знаю, – сказал Алексей Иванович. – А как тебя зовут?
сон на 23 января 2012 года
Без Пахомыча никак
Под утро приснился смешной сон.
Как будто я иду в театр. Спектакль называется «Бах». Про композитора. По афише видно, что спектакль очень длинный и многолюдный. Три действия. Человек сорок действующих лиц.
Но не в том дело.
А дело в том, что я сажусь на свое место – в ложе бельэтажа – и вижу, что рядом устраивается пьяноватый старик. Он напевает и матерится, ерзает и скрипит креслом. Достает банку пива и чипсы. Делает глоток, громко икает, хрустит чипсами, шелестит пакетом.
Еще в ложе сидит какая-то дамочка. Она шепчет: «Боже, он нам испортит весь спектакль!»
Уже второй звонок.
Я выхожу в коридор. Спускаюсь по лестнице в фойе. Навстречу – двое мужчин в одинаковых пиджаках с петличками.
– Здесь есть охрана? – спрашиваю я.
– Мы охрана, а что случилось?
– Тут пьяный, – говорю я. – Матерится и поет.
– Ну, а что мы можем поделать? – говорят они наперебой. – Человек купил билет. Что, мы его прямо вот так возьмем и выведем? Так нельзя. Это незаконно. Да и вообще он сейчас заснет тихонечко, и всё.
В общем, убеждают меня, что ничего страшного.
Я иду назад.
Прохожу мимо двери с надписью «Дирекция». Слышу разговор:
– Пересадите его в другую ложу! А то он еще полицию вызовет!
Понимаю, что разговор обо мне.
Останавливаюсь, прислушиваюсь.
– А у нас финал второго действия еще совсем сырой!
– Да, да, без Пахомыча никак. Пересадите этого скандалиста, живо.
Скандалист – это я. Пахомыч – это пьяный старик.
И тут я все понимаю.
Финал второго действия у них не готов. Актеры ролей не знают, и вообще. Поэтому в нужный момент Пахомыч вывалится из ложи с громкими
Я вспомнил, что где-то читал:
В XIX веке некоторые не слишком великие виртуозы поступали так.
Нанимали специальную барышню. Как бы восторженную поклонницу.
И вот, когда в рапсодии Листа приближался самый технически сложный пассаж, она заламывала руки, шептала:
– Он гений!
Вскрикивала и падала в обморок.
Все вскакивали. Вытаскивали ее в проход. Обмахивали веерами.
Музыкант, разумеется, прекращал играть.
Когда девушку приводили в чувство и под руки выводили из зала, он продолжал.
Но уже немножко с другого места.
После сложного пассажа.
когда бы любовь и надежду связать воедино
Ничего общего
– Как жизнь, Надежда Петровна?
Надежда Петровна – наш техник-смотритель.
Встретились сегодня у лифта.
– Да разве это жизнь? – она махнула рукой. – Мучение, а не жизнь. Вот я, например, как всегда, в ту субботу все вымела, полы вымыла – он же сам ничего не делает, как ни проси, как ни объясняй, – потом обед сготовила на четыре дня. Котлет нажарила, супу целую кастрюлю. Оставила на плите, он даже в холодильник не поставил. Так и протухли.
– Почему протухли? – не понял я.
– Да потому что он их в холодильник не поставил! И к телефону не подходит, три дня. На четвертый день прихожу – господи. Дверь отперта, темно, он лежит на полу, совсем пьяный. И голодный. А котлеты на плите нетронутые. Уже душок пошел. И суп прокис. Я говорю: «Ты чего?» – а он только стонет. Ногу сломал, говорит. Ну, я скорую вызвала. Отвезли. Не перелом, слава богу. Повязку положили и назад. Вот теперь бегаю к нему утром и вечером…
– Надежда Петровна, – спросил я. – А это вообще кто?
– Как кто? – обиделась она. – Муж, кто!
– Погодите, – я совсем запутался. – Но вы, значит, отдельно живете?
– Ну да!
– А… а почему?
– Да это ж бывший муж! – засмеялась она. – Мы три года как в разводе.
– Ага, – сказал я. – Понятно. То есть он от вас ушел и запил?
– Он? От меня? – обиделась Надежда Петровна. – Да я сама его выгнала, нужен он мне, бездельник, пьяница. Два года выгоняла, между прочим. Мы уже в разводе были, а он все не хотел съезжать. Хотя у него своя квартирка есть. Однокомнатная. Он ее сдавал. У меня жил, а свою квартиру сдавал, ловкий какой! Я этих денег не видела, кстати. Жильцы ее совсем убили, загадили. Ладно! Я сама ремонт сделала, машину наняла, его перевезла, всё! «Всё, – говорю, – живи, пей, гуляй, меня оставь в покое!» Ага, конечно! То холодильник течет, то батарея не греет, то хлеба не на что купить. А тут еще ногу вывихнул. Сами видите, какая жизнь, – вздохнула она.