Взрослые люди (сборник)
Шрифт:
Сели на лавочку.
– Богатый? – спросил Максим, потрогав пальцем ее обручальное кольцо.
– Нормальный, – сказала Лена. – А у тебя?
– А я развелся, – сказал он. – Получил однушку на Пролетарке. Пять минут от метро, почти что центр. Детей нет.
– У меня тоже нет.
– Муж, небось, старенький? – съехидничал Максим.
– Немолодой, – сказала Лена. – Больной диабетом. На уколах. Я ему готовлю диетическое питание.
– А я тебе наврал! – вдруг закричал он. – Ничего я не развелся!
– И я своего люблю. А зачем врал?
– Думал, ты скажешь: «Я тогда тоже разведусь»… Насчет квартиры не наврал. Это квартира отца жены, она ее на меня записала. Мы ее пока сдаем.
– Кто она? Сколько ей лет?
– Неважно, – сказал Максим. – А ты потолстела, если честно.
– Ничего, – сказала Лена. – Ты тоже пузо отрастил. Нормально. Тебе даже идет. А то был такой хлипенький.
как бы ситком
Богатые и знаменитые
– Привет, Вася, только давай по-быстрому, – сказал режиссер Лаптев актеру Свенцицкому. Они сидели в полупустом зале небольшого ресторана.
– По-быстрому не выйдет, – сказал Свенцицкий, уронив коротко стриженую голову на большие смуглые кулаки, поставленные один на один.
Кулаки красиво смотрелись на кремовой скатерти. Официант замер с бутылочкой минералки.
– Идите, – махнул ему рукой Лаптев и громко вздохнул, чтоб Свенцицкий слышал.
– Не чувствую роль, – ответно вздохнул тот. – Утерял смысловое ядро… И вот думаю: а мое ли это? Сережа, я долго размышлял. Я больше не могу.
– Чего? – зашипел Лаптев. – Мы половину смен отсняли!!!
– Истина профессии, истина искусства шепчет мне, – сказал Свенцицкий, – чтоб я послал все это на хер… Мне грустно, Сережа. О, если бы ты знал, как мне грустно…
– На середине фильма? – спросил Лаптев. – В морду хочешь?
– Друг мой, – сказал Свенцицкий. – Ты, наверное, помнишь, что сержанта Климчука я играл без дублера. Если ты дернешься, сука, я тебе мозги выбью. Ты лучше скажи, зачем ты мою Таньку трахнул? Зачем она тебе, тихая провинциальная девочка, когда твоя Ленка на всех глянцах сиськи кажет? Что ж ты за тварь такая?
Лаптев молчал, слегка огорошенный.
– В общем, так, – Свенцицкий встал, кинул на стол купюру, громко подвинул стул на место. – Выходи из положения.
– Как? – пролепетал Лаптев.
– Как хочешь, – сказал он, повернулся и ушел.
Через два дня у Свенцицкого зазвонил телефон.
– Василий Казимирович? – красивый и чуть знакомый голос. – Вас беспокоит Елена Лаптева. Мне очень нужно с вами встретиться. Сегодня, если вы свободны вечером.
«Лихо», – подумал Свенцицкий.
– Да, конечно, – сказал он. – «Пушкин»? Или «Турандот»?
– Я
«Быка за рога», – подумал Свенцицкий. У него была вторая квартира, покойной тетки, которую они сдавали. Сейчас как раз была пересменка жильцов, ура.
Он назвал адрес и помчался туда наводить порядок. Мыть бокалы и перестилать постель.
Ровно в восемь тридцать раздался звонок. Свенцицкий как раз успел вылезти из душа и переодеться во все новое-свежее.
Вошла женщина лет пятидесяти пяти. Или даже больше. С крашеной укладкой. В пиджачке.
– Лаптева, – сказала она и достала из сумки бутылку дорогого коньяка. – Держите. Пойдемте выпьем, – и сама прошла на кухню, уселась на табурет. – Василий Казимирович, он полный козел, простите его, я вас просто умоляю. По-женски.
– Простите, – сказал Свенцицкий. – Вы – Сережина мама?
– Мама? – она расхохоталась. Потом вдруг посерьезнела. Наморщила лоб. Достала платок. Отвернулась. – Я его жена! Уже двадцать восемь лет. Паспорт показать? Я принесла.
– Не надо, – сказал Свенцицкий. – А… а как же та самая Елена Лаптева?
– Да просто блядь, он с ней уже пять лет спит. А я что могу? Скажи, Вася, а что я могу, у нас дети, Вася, что мне делать?
– А мы разве на «ты»? – глупо спросил Свенцицкий.
– Я думала, ты меня сразу узнаешь. Я Лена Чекмарь, с киноведения… Мы с тобой даже когда-то…
– Что?
– Да ничего. Нет, правда, ничего. Честное слово.
– У тебя тогда пробор был, – сказал Свенцицкий. – И пучок.
– Да, – сказала она.
Он обнял ее за плечи и тихо поцеловал в макушку.
– Спасибо, – сказала она.
– А морду я ему все-таки набью, – сказал он. – Но не очень сильно.
– Спасибо, – сказала она еще раз.
«Зимы», «Зисы» и «Татры», сдвинув полосы фар
Свитер, джинсы и кроссовки
Ах, друзья мои!
Ходите ли вы в театр?
Ходите ли вы в театр так, как ходили в него лет тридцать-сорок назад?
Как ходил в него некий интеллигентный, интересующийся искусством Петров со своей интеллигентной, образованной Петровой?
Нет, вы только представьте себе:
Спектакль – в субботу.
Подготовка начинается в пятницу. С вечера надо выстирать белую рубашку Петрову и кофточку Петровой. И развесить на плечики, чтоб не сделался рубец от веревки. Некоторые, правда, отдавали белые рубашки в прачечную. Но все равно приходилось чуть подгладить.
С вечера также надо щеткой пройтись по брюкам.