Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие
Шрифт:
Ему начинало казаться, что не Сосновского, а его самого выводят из камеры на расстрел, и не Сосновский, а он, Коваль, кричит о своей невиновности людям, которые не имеют права рассуждать, а обязаны лишь привести приговор в исполнение. И горькое чувство несправедливости суда человеческого охватывало все его существо так же, как, наверно, охватывает оно теперь Сосновского, если он, Коваль, допустил ошибку в своей работе.
Он перестал ездить в тюрьму, потому что не мог видеть ее мрачные
Между тем все его сомнения были вызваны только подсознательными ощущениями, и ничем определенным в пользу Сосновского он не располагал. Наоборот, были убедительные доказательства вины художника…
Сейчас, просматривая энциклопедию, Дмитрий Иванович опять разволновался и не заметил Наташу, которая давно уже пришла и стояла у двери, испуганно глядя на него.
Подполковник поднял голову, попытался улыбнуться.
— Ну, как дела? — произнес машинально.
— Что с тобой, папа? Ты нездоров?
— Нет, нет, все в порядке, Наташенька, — ответил он, вытирая ладонью лоб.
— Измерь температуру.
— У стариков температуры не бывает, — пошутил Коваль.
— Опять неприятности? Ну и работка у тебя, Дик!
— Что ты знаешь о моей работе, девочка!.. — ответил Коваль, но ответ его прозвучал не так твердо, как обычно.
Он посмотрел на нее и вдруг понял, что наступил момент, который назревал давно и рано или поздно должен был наступить: Наташка стала взрослой и с ней можно поделиться всеми своими сомнениями.
И одновременно возникла мысль о том, что вот и Нина Андреевна была когда-то такой девочкой, и ее душа тоже полна была светлых исканий и надежд, и она тоже не представляла себе, что жизнь человека может оборваться так трагически. Выругал себя за неуместную аналогию, но, кажется, именно она и натолкнула его на вывод о том, что хватит, пожалуй, скрывать от Наташи оборотную сторону жизни.
— А если честно, то ты, доченька, права, — решительно произнес Коваль. — Неприятности на работе имеются.
— Но они, конечно, временные, — нахмурившись, сказала Наташа. — Если ты сделал что-то неудачно, то непременно выправишь дело. Я тебя знаю!
— К сожалению, Наташенька, не все можно исправить.
— Почему? — удивилась девушка. — Человек все может. Тем более — исправить ошибку, которую он осознал.
— Говоришь, все можно исправить? А я, пожалуй, уже не смогу, — признался подполковник. — Впрочем, я тебе кое-что расскажу, чтобы ты сама могла рассудить…
И Коваль рассказал Наташе историю Сосновского, о которой она, как большинство горожан, знала только понаслышке.
— А теперь меня мучает мысль, не допустили ли мы со следователем ошибку, — сказал он, — и не ввели ли в заблуждение судей, которые имели в
— Это ужасно! — прошептала Наташа.
— По всем данным, Сосновский виновен. Но, вопреки логике, вопреки здравому смыслу и фактам, я почему-то не могу сейчас этого утверждать.
— Так что же ты будешь делать, отец?
— Вот именно! Впереди еще Верховный суд… Возможно, в ближайшие дни что-то еще прояснится… Но только факты, только новые доказательства могут спасти человека, если произошла ошибка. А их пока нет. Да и на проверку фактов нужно время. Время, время!.. Ты понимаешь, Наташка, все из рук валится. Только о Сосновском и думаю… И днем, и ночью…
— Кто же еще мог убить, если не художник? — спросила Наташа.
— В том-то и дело!
— А что еще может выясниться?
— Это уже служебная тайна, щучка, — улыбнулся Коваль.
— Нет, не мог он убить, — убежденно произнесла Наташа. — Он ведь ее любил!.. Но почему же тогда он сознался?..
— На суде Сосновский отказался от своих показаний. Однако был приперт к стене показаниями свидетелей и прокурором.
— Но почему же все-таки он сначала признался? — настойчиво повторила Наташа. — Может быть, его заставили? — Глаза дочери смотрели на отца подозрительно и строго.
— Нет, доченька, заставить нельзя, и никто не заставляет, — ответил Коваль. — А почему он так заявил, это пока неизвестно.
19
В камеру вошли дежурный офицер, за ним адвокат и начальник тюрьмы подполковник Чамов.
— Я пришел, чтобы сказать вам, Сосновский… — подавив волнение, начал адвокат. Говорил он тихо и медленно, словно взвешивая каждое слово. Так ведет себя человек, который давно знает нечто страшное и сейчас, по своей служебной обязанности, должен сообщить прискорбное известие осужденному. Поэтому адвокат говорил о случившемся как о чем-то неожиданном для него самого, пытаясь смягчить хотя бы этим удар. — Я пришел сказать вам, Сосновский… — повторил он, — что Верховный суд… оставил приговор в силе…
Сосновский, с тревогой смотревший на адвоката, сразу сник, закачался, будто пьяный. Изможденное лицо его стало белым как бумага. Он вскинул руки, словно защищаясь от чего-то. Глаза его округлились. Он тихо вскрикнул.
— Советую вам подписать прошение о помиловании. Президиум Верховного Совета может заменить высшую меру, — сказал адвокат, расстегивая портфель.
Сосновский, казалось, не слышал его. И вдруг закричал на всю камеру:
— Это вы, вы, вы во всем виноваты! Разве вы защищали мою жизнь?! Что для вас моя жизнь, кому она нужна!..