Взрывник. Заброшенный в 1941 год
Шрифт:
– Ага. А ты что думал, нам тебя целовать надо? Уж по чавке ты всяко заслужил. Ведь заслужил, а?
– Ну, не без этого, может и заслужил, – нехотя выдавил здоровяк.
– Не бойся, бить будем аккуратно, но сильно. Нет худа без добра, синяк немцам предъявишь – мол, застали врасплох и глумились краснопузые.
– Это, конечно, да. Но меня, знаешь ли, в селе ещё пока никто не уложил ни разу, да и из соседних деревень тоже. Неохота, понимаешь, уважение терять. Давай-ка ещё выпьем, да отправишь ты своего бойца погулять, а мы пока обсудим
Жорка снова вскинулся, готовый встать на мою защиту, но я успокоительно положил ему руку на плечо.
– Давай, – снова выпили. – Сержант, пойди проверь секреты, что вокруг дома, людей успокой, но напомни и о бдительности.
– Так вот, – продолжил Гринюк, когда мы остались одни, – авторитет мне терять нельзя, тебе же и невыгодно.
– Интересно, вот с этого места поподробнее.
– Германец считает, что надолго пришёл. Но так многие думали. Через год или через десять, но он всё одно уйдёт, а огребать за чужие грехи я не хочу.
– За свои не боишься?
– За свои отвечу.
– Думаешь, что если скажешь немцам, что отбился от партизан, то будут тебе почёт и уважуха, особенно на фоне перебитого гарнизона и разоружённых подчиненных? Не, не сработает, не поверят.
– Поверят. Знаю как сделать. Об этом уже разговор был, а потому еще с твоими постреляем и разойдёмся.
– Что за разговор?
– Да с одним чином из администрации мы об заклад побились, что я скорее умру, чем сдамся.
– А не захочет ли тот чин тебя скорее сдать, чем заклад отдавать?
– А мы не на деньги бились, а на должность. Если я выиграю, он меня начальником волостной полиции поставит.
– А мне с этого резон?
– Чем не резон иметь своего начальника полиции?
– Ну, если вопрос так стоит… Но смотри, на такой должности замараться очень просто, а вот отмыться…
– То есть, пусть лучше сволочь какая станет?
– Хорошо, что смогу, когда тебя судить будут, сделаю. Но учти, я выше головы тоже не смогу прыгнуть.
Не могу же сказать, что права у меня здесь тоже птичьи, и не факт, что на одной скамье не окажемся. В конце концов, риск дело благородное. Если же буду иметь информацию чуть ли не из первых рук, а волостной начальник полиции, это почитай деревень тридцать в подчинении, то можно здорово жизнь облегчить. Будем рисковать.
– Кроме того, винтовочку я могу выкупить.
– И пистолет.
– И пистолет, – хмыкнул Степан. – Махнём на танк?
– Не глядя. Что за танк? Битый?
– Нет, целёхонький. Только бензина и пулемёта нет. Я не брал, бензин, небось, сам кончился, а пулемёт наверняка экипаж утащил. Там ещё что-то с мотора свёрнуто – старшой мой в технике разбирается, говорит, карбюратор. Пушка и малёк снарядов на месте. Ну, как на месте, замок и снаряды в сторонке закопаны. Но, видать, бойцы спешили сильно, неаккуратно спрятали.
– А карбюратор?
– Этой штуки вроде там нет.
– Жаль, но найдём. Эх, если бы чутка пораньше, до снега.
– Ну,
За десять минут обговорили способы связи. Дёрнули ещё по одной – за успех нашего безнадёжного мероприятия, и я пошёл.
Смирнов вернулся ещё через четверть часа.
– Как?
– Всё хорошо, товарищ командир. Как сказали остальным, что старшего ихнего грохнули за отказ сотрудничать, мигом лапки позадирали. Двое, правда, сбежать пытались, но на оцепление нарвались.
– Откуда оцепление?
– Так это… Калиничев организовал.
Молодец лейтенант, и когда успел только.
– А с этим чего? – младший сержант махнул в сторону осаждённой избы.
– Поговорили мы с ним. Упёртый. Но жизнь свою он выкупил.
– Это как?
– Да вот, сдал нам одну хорошую штуку.
– И что теперь?
– Уходим?
– Вот так и оставим его?
– Ну, нет, конечно. Постреляем, окна побьём. В общем так, людей из засады убирай, оставишь пару бойцов… Хотя, останешься сам, с Епишиным. Десяток патронов по избе выпустите, да низко не цельте – там люди в погребе, и уходите. И не болтать. Ясно?
– Да.
– Вот и выполняйте.
Уже совсем светло, солнце встало над деревьями, но пока ещё его лучи, отражённые от снега, не слепили глаза. Машины также уже пришли, и сейчас образовавшиеся живые змейки людей загружали их кузова ящиками и мешками.
– Как дела, старшина?
– Живём! И ещё какое-то время жить будем. Да нет, долго будем жить и счастливо. Тьфу, чтобы не сглазить.
– Много?
– Бумаги я немецкие собрал, там, возможно, удастся точно выяснить, но и так всё пересчитаем, а на взгляд тонн пять должно быть. Банки маленькие, как в немецких пайках.
– В мешках что?
– Да то же. Я сразу прикинул, что не всё у них в ящиках будет, вот мешков несколько и захватил. Они только для переноски.
То-то в кузовах какой-то странный звук, будто что крупное пересыпается.
– Что с оборудованием?
– Как и договорились, мелочь всякую утащим, но не ломаем.
– Сколько времени ещё понадобится?
– За полчаса управимся.
За полчаса не управились – последняя машина ушла минут через пятьдесят. Всего в машины, поверх ящиков и банок россыпью, удалось поместить не более половины бойцов. Остальные, благо лыж хватило на всех, отправились пешком.
Сложнее всех идти первым пятерым – на них и разведка, и одновременно нелёгкая работа по пробитию лыжни. Этим занимались две группы, меняясь примерно через километр. Ещё по три пары изображали боковые охранения, прикрывая, соответственно, правый и левый фланг. Этим тоже не позавидуешь, но хороших лыжников раз-два и обчёлся. Многие лыжи видели не только на картинках, но уж больно мал был их опыт. Даже тех, кто мало-мальски мог пройти по накатанной лыжне, было меньше половины состава, а тех, кто увлекался лыжным спортом хотя бы как любитель, вообще насчитали меньше полусотни.