Взять свой камень
Шрифт:
– Наверное, не получится, – помрачнел Волков. – Немцев у станции до черта, и стемнеет скоро, а тебя, Юрий Алексеевич, в лесу оставлять нельзя. Да еще ребенок у нас на руках. Ладно, спасибо. Полежи пока, а мы помозгуем, как быть-воевать.
Укрыв Сорокина своим пиджаком, Волков отозвал в сторону Макара и сел на пенек, поглядывая на густеющие между деревьев тени. Скоро ночь, наступит темнота, соваться на станцию, не зная, что там и как, рискованно, но время не ждет. Если Сорокин не ошибается и эшелон с секретным вагоном действительно все еще стоит на путях, то опасность обнаружения
Неожиданное появление врага в Уречье может говорить только об одном – Цыбух действительно предатель, и сейчас он у фашистов. Что еще успел подслушать Гнат из разговора с Макаром? Откуда последуют неожиданные удары? Где могут притаиться немецкие засады? Как быть с Сорокиным и Настенькой? Где материалы, которые вез Денисов для передачи центру? Их он не мог оставить в вагоне. Неужели они вмяты в землю и перепаханы гусеницами немецких танков, неужели полный опасностей путь, проделанный капитаном-пограничником, трагически оборвался здесь, у забытой богом рядовой станции Вязники?
– О чем задумался? – прервал затянувшееся молчание Путко.
– Куда нам деть раненого и Настю? Мы не можем таскать их за собой. В любой момент может начаться новая заваруха. Помогай, Макар.
– Есть одно местечко. У деда Прокопа на хуторе. Человек он наш. Вместе на железке работали. Может, туда? – нерешительно предложил Путко.
– Далеко?
– Верст пять. Дед надежный, не сомневайся. Устроит их в лесу, в землянке.
Капитан прикинул: пять километров – это почти рядом с Вязниками. Штурмбаннфюрер Шель противник не из слабых, он наверняка уже предпринял все необходимые меры. Уречье сожгли, а там искали Сорокина, пусть даже не зная, что он не Денисов. Но ведь этого не знал и Путко. Немцы могут начать прочесывать местность и обнаружат Сорокина рядом с хутором деда. Однако иного выхода нет – не возвращаться же к Жалам. А может, стоит вернуться? Но надо бы и станцию осмотреть, пока совсем не стемнело…
– Ладно, – хлопнув ладонями по коленям, Волков поднялся. – Пошли к Прокопу. Там выйдем на связь со своими и окончательно решим, как быть дальше…
Стоя на разбитом перроне спиной к зданию вокзала, Гельмут Шель мрачно разглядывал забитые вагонами пути. Бардак, самый натуральный бардак. Но чего еще ждать от русских?
В стороне, недалеко от вокзала, чернели остовы двух сгоревших немецких танков. У одного башня повернута набок и хобот орудия опущен вниз, а у другого растянулась по земле сползшая с катков гусеница. И разрушительные следы огня на броне, казалось, съежившейся от нестерпимого жара.
В конце путей, около выходной стрелки и застывшего с поднятой рукой семафора, рельсы вздыблены взрывом и свернуты тугим узлом. Около них суетились несколько саперов, пытавшихся привести стрелку в порядок. И вагоны, вагоны, вагоны – и совсем целые, и обгоревшие остовы на колесах, и чуть тронутые огнем, и полусгоревшие, с пробитыми осколками крышами и вылетевшими стеклами, без ступенек, подножек и поручней, вагоны пассажирские и грузовые, платформы, теплушки и пульманы. Море вагонов!
Водонапорная башня на другом конце станции – старая, сложенная
– Почему так много вагонов? – спросил Шель у коменданта.
Пожилой сутуловатый гауптман интендантской службы – очкастый, в мешковато сидевшей форме – сделал шаг вперед и ответил:
– Боковая ветка дороги. Здесь у русских был отстойник и ремонтные мастерские для подвижного состава и мелкого ремонта тяги, то есть паровозов. Русские пытались отсюда отправлять поезда, но помешали авиация и прорыв наших танков.
Поблагодарив его небрежным кивком, Шель снова принялся разглядывать вагоны. Черт побери, где здесь среди них тот, большевистский? Многие вагоны перевернуты взрывами, некоторые сошли с рельсов, у многих заклинило двери, а надо осматривать все, в том числе и сгоревшие, чтобы определить характер находившегося в них груза. Вдруг сельский кретин не врет, и в вагон действительно погрузили золото? Оно не горит. Но сколько же нужно людей, чтобы все это досконально осмотреть! И еще – как подобраться к некоторым из вагонов? Придется разбирать завалы на путях, а для этого опять нужны люди.
– Что в вагонах? – на всякий случай спросил Гельмут.
– Еще не осматривали, – виновато засопел мешковатый гауптман. – Не успели. В первую очередь необходимо починить пути, чтоб пустить маневровый паровоз и растащить разбитые вагоны. Так распорядилось мое начальство.
– Хорошо, – прервал его Шель, – а что в цистернах? Это проверили?
– Мазут, масла, немного горючего, но тоже еще не все проверены.
Гельмут заложил руки за спину и пошел к разрушенной водокачке. Охрана последовала за ним. Последним неуклюже перебирался через кучи битого кирпича и покореженные пути комендант.
Подойдя к пролому в стене, Шель заглянул внутрь башни. Вместо насосов – гора металлолома и куски отвалившейся штукатурки, разлетевшиеся в стороны, когда рухнули перекрытия. Подняв голову, он увидел сквозь переплетения балок небо – крыша тоже не уцелела.
– Они взорвали башню при отходе? – повернулся Шель к коменданту.
– Нет, – замялся тот, – это следы бомбежки и танковых пушек.
Осмотр водонапорной башни удручил Гельмута – невозможно забраться наверх и устроить там пост наблюдения или пулеметную точку. Все рухнет, да и железная лестница, ведущая наверх, разбита. Жаль! Очень жаль.
– Распорядитесь усилить караулы, – приказал он обер-лейтенанту, командовавшему гарнизоном Вязников. – Мне докладывать обо всем каждые тридцать минут. Даже если ничего не происходит!
– И ночью? – уточнил тот.
– Да, как на фронте, – сердито отрезал Гельмут. – И вот еще что. Понадобится много людей для работы на путях. Придется согнать сюда местное население. Всех, кто может работать. Вы меня поняли? Всех!
– Но скоро стемнеет, – возразил обер-лейтенант. – Разрешите подождать утра, господин штурмбаннфюрер.