Взыскующие града. Хроника русской религиозно-философской и общественной жизни первой четверти ХХ века в письмах и дневниках современников
Шрифт:
Воображаю, как ты иронически улыбаешься на меня, читая это все! Вот эта моя любимая мысль о внесении предела в бепредельное (но только не надо, чтобыбыло беспредельное!) должна стать для меня живым делом теперь <…>
366. С.А.Аскольдов — В.Ф.Эрну [1136] <2.03.1912. СПб — Рим>
2 марта 1912 г.
Дорогой Владимир Францевич!
Хочу послать Вам книжку о Козлове и не уверен в Риме ли Вы и пробудете ли еще. Черкните о Вашем быте с точки зрения пространства, времени и всех прочих форм и категорий. Равным образом поставьте в известность и о Н.А.Бердяеве, который, как слышал, был с Вами в Риме, а может быть до сих пор там; ему также хочу послать книжку и не знаю куда.
1136
Архив Эрна, частное собрание, ф. Аскольдова, лл.5—6об.
С большим удовольствием читаю Вашу статью в Лопатинском сборнике. Только там у Вас есть местечко, которое
Пока до свидания. Будьте здоровы и благополучны.
Ваш С.Алексеев.
С.Петербург, Кронверкская ул., д.21, кв.22.
367. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну [1137] <7.03.1912. Москва — Рим>
7 марта 1912 г., Москва
Дорогой Владимир Францевич!
И телеграмму и письмо Ваше я получил. На меня некоторою горечью, хотя мимолетною, легла Ваша как бы обида, что я ставил вопрос о доверии. Конечно, вопрос этот риторический, и я ждал на него одного лишь ответа, какой и получил, но психологически момент был таков, что подтверждение это мне было совершенно необходимо, и не потому, что я принял всерьез заявление Николая Александровича о Вашей солидарности с ним, но потому, что слишком трудное создалось положение. Я не имел тогда ни времени, ни сил (не забудьте мой образ жизни!) больше написать Вам, но если бы Вы читали письма Николая Александровича мне и Григорию Алексеевичу, Вы поняли бы всю кошмарность положения, не рассеянную и теперь. Положение осложняется охватившим Николая Александровича совершенно ложным самочувствием и обострившейся в нем антипатией ко мне, создавшейся, очевидно, на почве этого года (тут есть промежуточные звенья, о которых не стоит говорить). Итак, не сомнения в Вас и Вашем понимании наших обязанностей, которое вполне сходится с моим, но прямо чувство моральной загнанности в угол и огромной ответственности заставило меня обезопасить себе тыл и поставить риторический вопрос о доверии. Забудем это.
1137
Архив Эрна, частное собрание, ф. Булгакова, лл.37—39об.
Я не знаю теперь, будет ли иметь и Ваше письмо к Николаю Александровичу благие действия. Опасаюсь обратного. Надеюсь на время и силу логики и правды, которые всецело не на его стороне. А я делаю и буду делать от себя все, чтобы вести дело к мирному исходу и надежду на него не потерял. Ибо считаю, что это мой долг перед делом.
Вопрос о Гелло мы разрешили так: книга была нам рекомендована и принята как книга "кажется епископа" о католических святых, знакомящая с жизнью католической Церкви в носителях ее духа; В действитеьности же это книга литератора о всевозможных святых, для моего вкуса (да и всех здесь), должен сознаться, совершенно нестерпимая. Произошел еррор ин обйецто [1138] , и виноваты обе стороны, одна — передоверием, вторая — недостаточным оправданием доверия. Выход мы видим в компромиссе: издать при "Пути", но без марки "Пути", — дать таковую, кроме Вас, никто не согласен здесь, но, я думаю, что этот исход дела устраивает всех, если Николай Александрович захочет признать и свою вину, и войти в наше положение. Леруа же надлежит ему доредактировать. Хотя, откровенно говоря, в том-то и горе, что мало надежды на благоприятное окончание этого дела, ибо исправить плохой перевод очень трудно, особенно, если его выполняли два лица, между собой не сговаривавшихся. Эти наши решения в возможно дружеской и легкой форме, излагает Григорий Алексеевич в письме к Николаю Александровичу. Должен прибавить, что образ действий Маргариты Кирилловны, и внутренний, и внешний, в этом деле выше всяких похвал; вообще от нее, кроме самого лучшего чувства, ничего не остается, — и это самая отрадная сторона в наших затруднениях.
1138
Произошла ошибка в выборе предмета (лат.).
Ваш отзыв о Гелло, конечно, мною сообщен и принят к сведению. К несчастью, это и денежный вопрос, и это препяствует более прямому его решению. Во всяком случае, медвежью мы окажем услугу католичеству, если будем знакомить с ним по таким "средним" типам!
Само собой разумеется, что и я, и все здесь, понимаем Ваше отношение к издательству, как и Вы, т.е., что по всем важным вопросам должно быть запрашиваемо Ваше мнение, а по остальным полномочия имею я, и я не склонен злоупотреблять властью, именно потому запросил о доверии, ввиду обстоятельств, могущих каждую минуту сгуститься и потребовать важных решений без сношений.
Знаете ли, какая у меня явилась мечта: я совершенно замучился в этом году и чувствую потребность проветриться, мне может удастся освободиться недели на три в половине апреля. И я мечтаю катнуть на них к Вам, неделю на Флоренцию, где я не был, и дней 9—10 на Рим. Само собой я рассчитываю в Риме на Ваши указания, чтобы хоть что-нибудь извлечь, да и то боюсь, что слишком мало времени и не стоит. Но уж тогда переговорили бы о всех делах. Как Вы
Обнимаю Вас. Разные дела откладываю снова. 100 рублей я получил из "Пути".
Любящий Вас С.Б.
368. Е.К.Герцык — В.Ф.Эрну [1139] <14.03.1912. Лозанна — Рим>
14/27 марта
Мне было очень радостно, дорогой Владимир Францевич, хотя отчасти о грустном, но о близком мне, письмо, и особенно в эти дни, когда у нас было напряженно — трудно от операции (небольшой и вполне благополучной) и от того отвращения, которой у меня нарастает к этой стране, к которой я сейчас прикована. Конечно, это так мелочно, что в этом стыдно сознаваться, но все-таки это так, и я жила совсем угнетенная всем внешним. Здесь было Благовещение, и мне в этот день так страстно хотелось, чтобы в воздухе веяло праздником, звонили колокола, пахло воском… Но конечно не только этого здесь нет, но никто — я говорила с горничными, с фельдшерицей — здесь больше не знают о Благовещении — они забыли его, и забыли Матерь Божию… И это забвение вместе с неизменными благочестивыми псалмами и проповедями в воскресенье производит кошмарное впечатление какой-то механической веры. Знаете, я здесь впервые почувствовала и значительность протестантизма, и его враждебность Истине!
1139
Архив Эрна, частное собрание, ф. Е.К.Герцык, лл.1—5. без конверта, год установлен по контексту, место написания — предположительно.
На то, что Вы почувствовали, в тоне письма С<ергея> Н<иколавича> я много раз зимою с болью наталкивалась, когда речь шла и Н<иколае> Ал<ександровиче> (и не только с С<ергеем> Н<иколаевичем> — но конечно это всего важнее и ближе), но странным образом это и теперь, после Вашего письма и письма из Киева не восстановляет меня против Серг<ея Николаевича>, хотя и душевно, и по пути своему мне исключительно близок Н<иколай> Ал<ександрович>. Я полюбила С<ергея> Н<иколавевича> и как-то уже раз и навсегда приняла все эти его ослепления, несправедливости, пристрастия, которые, по-моему, составляют сущность его души, именно благодаря или несмотря на его "семинарщину", утонченной, нервной. И я знаю, как он болезненно, тяжело переживает эти свои свойства. В их конфликте мне больше жалко его, чем Н<иколая> А<лександровича>, хотя сила, как будто, на его стороне. Н<иколай> А<лександрович> сейчас очень светел, вдохновенен, но именно поэтому его письмо (я знаю, как он написал Булгакову), боюсь еще больше восстановит С<ергея> Н<иколаевича>. Но мне все-таки и почему-то кажется, что это обострение не к худу, а к добру, потому что не может делаться большое дело с тем накопившимся тайным раздражением к сотрудникам, какое я видела в Москве — лучше пусть оно будет высказано до конца. Я надеюсь, что разрыва не произойдет, потому что у Н<иколая> А<лександровича> нет мелочного самолюбия, а про С<ергея> Н<иколаевича> я очень верю, что Ваши слова сильно повлияют на него, потому что знаю, какое значение он им придает. Но как я радуюсь и внутренне благодарна Вашему сближению с Ник<олаем> Ал<ександровичем>.
Нужно кончать, шлю Вам самый дружеский привет и желание сил и здоровья для Вашей радостной и нужной работы. Как будет радостно будущей зимой (она непременно будет) узнать эту книгу, выросшую тогда уже почти во весь рост!
Надеюсь, Вы не рассердитесь, если к Вам зайдут мои родственники Ильины которые на несколько дней будут в Риме. Он очень высокого мнения о Вашей философской силе, хотя он вообще злой и завистливый (в сфере мысли), но думаю, что за два года в Германии он изменился к лучшему [1140] ,. Нежный привет Евгении Давыдовне и Ириночке и Вам.
1140
Из воспоминаний Е.К.Герцык: "Когда же наши пристрастия из книжных превратились в живых людей, и Ильины стали встречать у нас Волошина, Бердяева, Вяч. Иванова, стало плоше: с неутомимым сыском Ильин ловил все слабости их, за всеми с торжеством вскрывал "сексуальные извращения". И между нами и Ильиным прошла трещинка, вражда, сменявшаяся опять моментами старинной дружественности. Способность ненавидеть, презирать, оскорблять идейных противников была у Ильина исключительна, и с этой, только с этой стороны знали его москвичи тех лет, таким отражен он в Воспоминаниях Белого. Ненависть, граничащая с психозом" Герцык Е.К. Воспоминания. Париж, 1973, с. 154.
Евг. Герцык
<сверху на полях>: Сейчас получила открытку от Евгении Юдифовны, которая переезжает в Оспедале Ч. — в Нем <?] было ужасно. С ужасом и тягостно думаю о Пасхе здесь!
369. С.А.Аскольдов — В.Ф.Эрну [1141] <15.03.1912. СПб — Рим>
15 марта 1912 г.
<…> Ваш благоприятный отзыв о моей книжке меня ободрил несколько, ибо у меня неприятное сознание, что я ее выполнил не очень-то удачно. В биографической части это безусловно так.
1141
Архив Эрна, частное собрание, ф. Аскольдова, лл.7—8об. Из СПб в Рим