Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I

Торп Гэв

Афина направила свое кресло за Сарашиной и разложила на столе свои записи.

— А ты занесла это видение в Проводник? — спросила Сарашина.

— Еще нет, сначала я решила посоветоваться с тобой.

— Хорошо, но после нашего разговора сразу же занеси его в журнал. Тебе известна цель экспедиционной флотилии Десятого легиона?

— Конечно, — сказала Афина. — И как раз это пугает меня сильнее всего, потому что мне кажется, что это не настоящее послание.

— Что ты имеешь в виду?

— Я хочу сказать, что это, вероятно, не

видение будущего. Мне кажется, что все это происходит прямо сейчас.

— Расскажи, что ты видела, — предложила Сарашина. — И ничего не пропускай.

— Я была в выжженной солнцем пустыне и увидела, как из песка поднимается обсидиановая статуя мускулистого воина в броне из черненого металла. Воин был прикован к скале. Его кисти были покрыты серебром, и на левой руке сидел сокол с янтарными глазами, перьями цвета морской волны и загнутым клювом.

— Со статуей все ясно, — заметила Сарашина. — Это Прометей.

Афина кивнула. Образ титана из древних мифов, олицетворяющего веру в человечество вопреки божественному повелению, был распространенным среди астропатов символом, указывающим на примарха Десятого легиона. И серебряные руки статуи служили точным указанием на личность.

— Да, Феррус Манус, — сказала Афина. — Примарх Железных Рук.

— И что же произошло в этом видении?

— Солнце закрыла огромная тень, я подняла голову и увидела, как солнечный свет исчезает, а мир вокруг оказался засыпан черным зернистым песком. Это новый символ, но в последнее время я часто его видела.

— Исстваан-пять, — подсказала Сарашина.

Афина вновь кивнула.

— Как только солнце померкло, статуя Прометея натянула прикрепленные к скале цепи. Металлические звенья стали лопаться, и тогда сокол взмыл в небо, а в руке гиганта появилось сверкающее копье. Воин устремился вперед и метнул копье в самый центр черного солнца, наконечник высек фонтан искр и пронзил ядро.

— Хорошее предзнаменование для флотилии лорда Дорна, — заметила Сарашина.

— Я еще не закончила, — сказала Афина.

Прежде чем продолжать, она глубоко вздохнула.

— Хотя воин и пронзил темное солнце копьем, я видела, что он все еще прикован к скале. И я сознавала, что гигант ударил преждевременно, не имея полной силы, чтобы поразить врага. Затем статуя вновь погрузилась в песок, а сокол спустился к скале, проглотил остатки обсидиана и с торжествующим криком взмыл в небо.

— Это все? — спросила Сарашина.

— Да, это все, — подтвердила Афина и постучала пальцами по листкам с записями. — Я сверилась со своей онейрокритикой, и толкование меня сильно беспокоит.

Сарашина протянула руки вперед, и ее пальцы запорхали по выпуклым словам и буквам.

— Феррус Манус всегда был слишком нетерпелив, — сказала она. — Он рвется к Исстваану-пять впереди всех своих братьев, стремясь уничтожить мятежников, и большая часть сил отстает.

— Да, но меня беспокоит сокол с янтарными глазами, — призналась Афина.

— Сокол, несомненно,

играет важнейшую роль, — согласилась Сарашина. — Его причастность не может не беспокоить. Те силы, что Феррус Манус оставил позади, будут истреблены. Какую еще интерпретацию ты применяла к соколу?

— В большинстве цивилизаций это символ войны и победы.

— Само по себе такое толкование нельзя считать зловещим. Какие же у тебя есть еще основания для тревоги?

— Вот это, — сказала Афина. При помощи руки-манипулятора она открыла старинную онейрокритику и развернула ее к Сарашине. Как только пальцы Сарашины скользнули по страницам и слова проникли в сознание, ее безмятежное лицо помрачнело.

— Это старинное поверье… — начала Сарашина.

— Я знаю. Многие древние боги, которым поклонялись вымершие народы, считали сокола олицетворением воинской доблести, что только подтверждает очевидный символизм. Но я вспомнила о тексте, который был на рисунке, высеченном у подножия мраморной скульптуры, которую работники Консерватория нашли в развалинах того улья, что обрушился в Нордафрике всего год назад.

— Кайрос, — дрогнувшим голосом произнесла Сарашина. — Я ощутила его падение. Шесть миллионов жизней были погребены в песках. Ужасно.

В тот момент, когда улей Кайрос погрузился в пустыню, Афина была на «Лемурии», орбитальной станции над Террой, но эфирное сотрясение, сопровождавшее его гибель, обрушилось на нее волной боли и ужаса. Аура Сарашины дрогнула от печальных воспоминаний.

— После разрушения улья к западу от него открылся целый комплекс захоронений, и там среди могильных орнаментов часто встречалось изображение сокола. Говорят, что обитатели Гипта считали сокола символом победы, хотя они имели в виду борьбу между фундаментальными силами, особенно борьбу духовную, противопоставляя ее борьбе физической.

— И как же это согласуется с твоим видением? — спросила Сарашина.

— Сейчас объясню. — Афина подтолкнула к ней еще один лист бумаги. — Здесь текст свитка, который я скопировала два года назад со старого сердечника памяти, найденного в развалинах Новой Александрии. Это небольшой текст, всего лишь пантеон древних богов, но одно имя меня поразило. Особенно если учесть янтарные глаза сокола и цвет его оперения…

— Гор, — произнесла Сарашина, остановив палец на середине листа.

— Не может ли сокол с янтарными глазами символизировать Воителя Хоруса и его мятежников?

— Занеси все это в Проводник, — сказала Сарашина. — Немедленно!

— Прошу вас, — заговорил Палладий. — Не причиняйте зла этим людям, они и так уже немало вынесли.

Гхота шагнул в храм, его тяжелые, подбитые гвоздями ботинки загрохотали, словно выстрелы, стекло и камни хрустнули под крепкими подошвами. Окинув взглядом толпу перепуганных людей, он остановился на Роксанне и ухмыльнулся так, что Палладий заметил его стальные клыки, треугольные, как акульи зубы.