Warhammer 40000. Катарсис
Шрифт:
Изуродованное лицо сержанта было предусмотрительно открыто, дабы канонисса могла видеть его сведенные в оскал мукой губы, видеть изуродованное мутациями лицо союзника, которого должна убить или врага, который убьет ее.
Слишком давно она не произносила литаний ярости, не просила Императора о помощи в бою, о твердости духа и руки, сжимающей оружие. Услышит ли он теперь? Невольно сознание всколыхнул другой вопрос. Слышал ли он раньше? Возможно именно сейчас слова Кхана найдут свое подтверждение и его Перышко навсегда останется в мертвых песках Тагентара, отпетое лишь хохотом детей варпа.
Ристелл подняла
– Да начнется бой!
Огласив арену безумным ревом, сержант сделал шаг в сторону Ристелл. Капсулы с ядом понизили дозу боли, а стероиды добавили каплю адреналина, разъясняя гротеску что есть кнут, а что пряник, разжигая и без того безудержную жажду убийства.
Гротеск не может отступить, шаг назад – боль, шаг вперед – избавление. В тоже время, Ристелл знала, что она в том же положении. В любой момент, Вормас мог активировать поршень на капсуле, воткнутой в ее тело. Гомункул четко дал понять, что победить в этом бою ей не позволит. Возможно отзовет своего монстра, чтобы лично выпить из нее последние капли жизни.
На созданной им сцене, в его театре, двое обреченных на смерть и желающих ее, должны убить или умереть.
Дав одну секунду сержанту, чтобы опознать цель, Вормас спустил поводок и гротеск бросился к канониссе.
Плети, выросшие из его бедер жили независимо от него и едва расстояние между Ристелл и Борлаком сократилось, словно змеи, вылетели вперед.
Яркие прожектора не позволяли Ристелл оценить размеры и особенности арены и одни лишь рефлексы спасли ее от удушающего захвата плетей, которые похоже намеривались насадить ее на шипы, торчащие из лодыжек гротеска.
Уклонившись влево, канонисса едва успела убраться с пути обезумевшего сержанта. С громким скрежетом, его шипы вонзились в ограждение арены, над которым восседали темные. С толикой злорадства, девушка успела заметить как многие из них отскочили от края арены, опасаясь перспективы попасть под удар.
Но времени для оценки причиненного темным ущерба не было. Едва Ристелл заняла новую позицию, как ее скрутила боль от щупалец полип, совершивших еще одну попытку пробраться в ее внутренности. Ингибитор, введенный Вормасом, словно песок в песочных часах завершал свое действие.
Ристелл бросила взгляд на живот едва укрытый оборванной тканью – кожа вокруг глаз-полипов посерела, лишенная крови. Сама для себя она определила не более пятнадцати минут, но сержант, огласив темных бешеным ревом и вновь нацелившись на канониссу, мог урезать этот срок до одного мгновения.
Девушка бросилась на песок, избегая очередной атаки щупальца и оказалась в ногах подоспевшего за своим аугметическим орудием гротеска. Прокатившись по песку, она увернулась от сотрясшего землю удара огромным шипом, выросшим из руки Борлака. С каждой секундой боль под кожей становилась все сильнее и самое страшное, что Ристелл знала до каких масштабов она усилится.
Последний перекат привел Ристелл к лишенной коже ноге бывшего сержанта и она решительно пронзила ее мечом ниже икры, моля Императора, чтобы гротеск не раздавил ее. Она надеялась выиграть время, чтобы выбраться из положения в которое сама себя загнала, но Борлак
Возможно у гротеска сохранялись какие-то остатки навыков сержанта и в плане боя он не был полностью безумной машиной. Это могло убить Ристелл, но это же могло и спасти ее.
Вновь перекатившись, девушка вскочила на ноги и уклонилась от следующего броска щупалец.
Она знала как сражается Борлак и ей удалось найти некоторую закономерность в бросках его щупалец, которые хоть и жаждали испить ее крови, все же признавали главенство сержанта в нападениях и закрывали бреши в его обороне.
Ристелл корила себя за отчаявшийся бросок, благодаря которому она осталась без оружия, плотно засевшего в икре Борлака. С каждым мгновением гротеск казалось все сильнее впадал в буйство и канонисса была уверена, что по воле парящего в небе гомункула, яды и реактивы пристегнутые и воткнутые к его телу все чаще впрыскивают порции «мотивации» в мутировавшего сержанта.
Она осталась один на один против монстра, лишенная оружия и в окружении убийц и садистов. Самое время чтобы опуститься на песок арены и сдаться в руки Императора, но почему-то эта мысль не могла найти дорогу в напряженное сознание Ристелл. Быть может это признак война, которым она хотела быть, или же просто апатия опаленная адреналином.
Пользуясь площадью арены, девушка держась на расстоянии от гротеска, избегала его мощных атак.
Ристелл забыла это чувство. Чувство когда все вокруг лишается смысла, есть только цель впереди и больше ничего.
Кожу саднило все сильнее, но природный адреналин не позволял мышцам обмякнуть и они уверенно вытягивали ее из-под лап Борлака.
Щупальца прошла в миллиметре от виска девушки и тут же на нее обрушились шипастые кривые руки сержанта. Уйти удалось ценой глубокого пареза на плече и какое-то чувство, возможно подкатывающее безумие, с радостью отметило, что вместе с ее плотью, гротеск перерезал и какую-то часть демонических полип.
Единственным шансом вернуть оружие было вновь повторить первый бросок. Она не знала сколько прошло времени, но была уверена, что ей осталось не долго водить за нос машину для убийства. Возможно стоило дотянуть до последнего и позволить Борлаку оборвать ее жизнь, в конце концов они оба жаждут смерти, и оба обречены. По крайней мере на ее руках не будет крови несчастного сержанта имперской гвардии. Хотя совесть не позволяла согласиться с этим. По ее вине они были отправлены на заклание, ее жалость не позволила Реосу убить Борлака и теперь его существование было бесконечной агонией. Это ее долг перед ним.
Секундное промедление столкнуло Ристелл с рукой гротеска и она пролетев несколько метров упала у самой стены арены. Она с трудом пыталась восстановить дыхание, перемежая вдохи с попыткой удержать крик боли. Глаза вновь застилал туман и монстр превратился в размытое пятно, стремительно приближающееся к ней. Спиной она чувствовала вибрацию, пробегающую по стене от кровожадных воплей темных. Вся правая сторона тела, на которую пришелся удар, превратилась в кровавый синяк из которого отвратительными наростами выглядывали глаза-полипы, сочащиеся желтым гноем.