Whisper Of A Name

Delhy

Гарольд постучал пальцем по коленной чашечке, сдерживая бесстрастие на своем лице.

– И что же Вы испытываете, Луис?

– Раздражение. В чистом его виде.

– От чего-то мне кажется, что Вы лжёте не только мне, но и себе, – вздохнул мужчина. О чем он, черт побери?

– Простите?

– Вы слишком закрыты, Ваша поза зажата, и Вы без устали стучите носком своей туфли, бегая глазами из угла в угол. Почему же Вы испытываете дискомфорт? – рука мужчины потянулась к небольшой вазочке с печеньем. Он выудил оттуда одну печенюшку, протягивая ее мне, и я покачал

головой, отказываясь от угощения. Единственное желание, которое я мог испытать сейчас – это встать и уйти нахрен, а никак не закидываться лишними углеводами.

До меня дошло.

Он хочет поговорить на чистоту.

– Это не было моей идеей, – выложив карты на стол, ответил я.

– Ожидаемо, – с долей усмешки заметил Гарольд. Я начинал потихоньку закипать. Либо это его ход ведения беседы, либо какая-то шутка – не важно, идея свалить в закат не оставляла меня до последнего.

– Одна знакомая посоветовала Вас моей матери, – о чем я уже жалею, – Не знаю насколько чудесны Ваши методы лечения, но если я сегодня смогу поспать, то был бы весьма признателен.

– Что же до ощущения нахождения в состоянии крайней нервозности? Почему Вам так неспокойно?

Он издевается?

– Я же только что Вам сказал, – раздражение нарастало, я ощетинился, собирая ткань брюк на бедрах, – Я не могу спать.

– Почему? – удивлённо, словно ребенок, не знающий, что дважды два – четыре, спросил он. Я подскочил со своего места, желая прекратить весь этот фарс.

– Откуда мне знать? Я просто проснулся три недели назад и больше не знал сна! У меня уже мозг отказывается функционировать, едва различая вымысел от реальности! Везде только проклятое цоканье каблуков и дикое желание убраться под....

– Цоканье каблуков? При чём здесь цоканье каблуков?

– Вы вообще меня слушаете? – зло прорычал я.

– Отчётливо, – кивнул Гарольд, – Вас раздражает цоканье каблуков. Даже собственных туфель?

Я смотрел на него во все глаза. Неужели Розалин помог этот полоумный мужик?

Мысленно я сделал себе пометку: сказать матери, чтоб держалась подальше от общества своей хоть и дальней, но подружки.

Ах, да, пометка под номером два: насрать на крыльце сучей Розалин.

Я обессилел от собственного негодования, усаживаясь обратно, и потёр висок, ощущая на кончике языка привкус скепсиса.

– Меня не бесит звук собственных туфель и чьих бы то ни было туфель, сэр, – процедил я сквозь зубы, – Меня бесит звук, засевший в моей голове после последнего сна.

– Расскажите подробней, – попросил он, прихлебывая чай. Я уже устал как-то реагировать на его ответы.

– Вряд ли это внесёт какую-то ясность, но раз уж Вы настаиваете… Я помню яркие глаза, эта женщина спускалась вниз, и я обратил внимание на ее туфли, короткое постукивание каблуком. Не знаю, чем меня это привлекло, но в тот момент я не ощущал любопытство, мне казалось за этим звуком скрывается угроза. Конечно, я был бы в восторге, имей этот сон более пикантное продолжение, но приходится довольствоваться малым.

– Почему именно

чувство страха овладело Вами в тот момент, когда Вы глядели на женские ноги?– он проигнорировал мой последний нелепый комментарий, – У Вас есть какие-то травмирующие воспоминания, связанные с женским полом? Может, матерью?

Я цокнул, отмахнувшись от его слов:

– Ну что Вы такое говорите? У меня отличные отношения с моей приемной семьёй.

– О. Оу, – протянул Гарольд, он задумчиво почесал короткую бороду, пропуская седые волоски через пальцы, – А что-нибудь о своей настоящей семье?

Напряжение протянулось по моим нервным окончаниям. Я сделал вдох, оказавшийся до смешного коротким. Только приближенные к семье знали, что я неродной своим названным отцу и матери. Они были…

– Что Вы хотите услышать? – я понимал, что защищался от самого страшного, что могло быть у ребенка тех лет – незнания, – Душераздирающую историю моего детства, которая напрямую влияет на мою бессонницу?

Он, не мигая, смотрел на меня прямо. Открыто, ожидая ответа.

– Видимо Вас ждут огорчение и внезапный спойлер, док, – ее нет. Нет истории.

Гарольд дёрнул бровями вверх. Мой ответ не тянул в номинации " самый оригинальный ", но меня это особо и не задевало.

– Они нашли меня, одного, с пробитой головой, волочащего ноги где-то на трассе, – я коснулся лица, устало потирая правую бровь. Почему-то стало смешно от произнесенного, я улыбнулся ему, – Забавно… Никто из проезжих не думал остановиться, чтоб поинтересоваться, почему шестилетний ребенок бродит в метель один. Они просто проезжали мимо, спеша по своим делам. А я шел по обочине, бесцельно куда-то вперёд. Мне кажется, если бы не большой сердце Кристи – Боб так же проехал мимо.

– Кристи и Боб, как я понял, это…

– В десятку, док, – усмехнулся я, – Для меня это единственная настоящая родня. Меня никто не искал. Никто не заявлял о пропаже. И последующие три года мне действительно казалось, что Кристи молится по ночам, чтоб меня так никто и не нашел. Я поступил в больницу имени Шермана, если вдруг Вас это ещё интересует, в медицинской карте упомянуто первое обращение, в котором говорится о черепно-мозговой травме. Если органы опеки, местная полиция и комиссия по делам несовершеннолетних и пытались что-то вытянуть из меня – это закончилось провалом. Я до сих пор ничего не могу вспомнить. Даже мое имя. Я прочел его однажды утром. Кажется, на пачке хлопьев с шоколадом, на ней был ещё изображён такой…

– Мультяшный лев с забавной пастью, да…, – понимая, о чем я, кивал Гарольд, – Моя дочь отказывалась есть что-то, кроме них, когда была примерно того же возраста.

– Кристи приносила их каждый день, ругаясь с вышестоящими органами власти, но Вы же знаете женщин. Когда они чего-то хотят – откусить руку по локоть – меньшая из проблем, с которой можно столкнуться. Она вцепилась в меня так, словно я был ее любимым плюшевым медведем, и через пару недель забрала к себе, взяв временную опеку. Когда стало ясно, что до меня никому не было дела, она подала на усыновление, и я стал полноценным членом ее семьи.