Wolf's mint
Шрифт:
Плавно выгибая спину, рыжеволосая задерживала дыхание, когда хотелось стонать от наслаждения. Ей казалось, что руки и губы Бейлиша способны снова сделать ее своей марионеткой. Пусть не на долго, но она не прочь оказаться ею, только бы он не отнимал рук, только бы он продолжал чертить на коже линии кончиком языка.
Едва слышно она выдохнула через открытые губы и тут же прикусила нижнюю, дабы на ахнуть, когда его рука оказалась между ее ног. Запоздало пытаясь свести их, уйти от этого касания, Санса чувствовала, как стыд затопил сознание, когда приподнявшись на столе, она поймала улыбку мужчины. В какой миг в нем проявились
В том, как она сдерживала себя, борясь с тем, что рвалось наружу, в том, как вздрагивала от каждого его прикосновения, зажмуривая глаза, проскальзывала боль, прочно въевшаяся в каждую клеточку рыжеволосой. Каждый раз, когда он касался ее тела, Пересмешник чувствовал, как постепенно охватывавшее Сансу желание, боролось с горечью, недоверием, желанием отстранится и, выскользнув, убежать. Даже сейчас, когда они зашли уже слишком далеко, он не стал бы удерживать ее, если бы она, оттолкнув его, убежала. Лорд Харренхолла прекрасно понимал, что все, чтобы он ни сказал ей — уже не имеет значения, это не поможет им. Старк могла лишь принять его правду, но не поверить в неё. Чтобы он ни сказал и ни сделал сейчас — это будет ложью.
Перебирал ли кто-то столь нежно его волосы, после столь пылкого поцелуя? Его девочкам обычно не было до этого дела. О, они были умелыми, но выполняли свои функции с профессиональной безликостью. Нет, конечно же, они были хороши. Иных он просто не держал, так как вложение должно было оправдывать себя. Однако ни одна из них никогда не осмеливалась на нечто большее. Они прекрасно знали свое место. Что до Лизы Аррен… бедная Лиза, она была просто одержима им. Ее прикосновения всегда были почти лихорадочны, обрывочны. Она будто бы хотела его всего и сразу и поэтому ни на чем не могла задержаться.
Его Пташка так не походила на всех тех, кто побывал в его руках. Это пьянило и лишало разума, на который он так привык полагаться. Она жадно ловила каждое его слово с каким-то невероятным изумлением. Будто бы не верила, даже теперь не верила, что он сходит от нее с ума.
Ее сладкий голос заставлял кровь в жилах кипеть, когда она говорила, что верит, когда она произносила его имя. Хоть оно до сих пор давалось ей не так легко, как ему бы хотелось. Еще никогда он не чувствовал себя настолько браавосийцем, которых называли горячими южанами.
Неспешно снимая с девушки трусики, он ввел вглубь нее палец, с едва заметной улыбкой наблюдая за тем, как она судорожно хватает губами воздух. Некоторое время, неторопливо растягивая ее умелыми движениями, он добавил еще один, в ответ на что волчица застонала и вцепилась в его волосы. Его девочка, для нее это было впервые… не смотря на то, что он не был первым мужчиной, взявшим ее, у него была возможность стать первым, кто дал ей почувствовать нечто большее, чем она испытывала до этого.
Волчица застонала под таким напором, прикрывая глаза, но потом, вспоминая о его просьбе, распахивала их. Если бы она только знала, что с ним делают ее стоны. Пересмешника попросту начинало бросать в жар от них.
Медленно Бейлиш скользил пальцами внутри, растягивая удовольствие, заставляя рыжеволосую невольно подаваться бедрами навстречу его движениям, чтобы через мгновение, скользнув большим по клитору, заставить с невольным стоном выгнуться, впиваясь в его руку. Санса
О небо! Когда Санса застонала и, вцепившись в его волосы, развела ножки шире, сделала движение бедрами вперед, неосознанно буквально нанизываясь на пальцы, Бейлиш уже начал сомневаться в том, что девушка не находилась под действием более чем одного бокала вина. Всегда сдержанная миледи с Севера, сейчас она походила на шлюху. Уголок его губ искривила усмешка от такого ее откровенного желания. Вечная ночь! Она очень хотела его.
Если бы его рыжеволосая пташка, которая буквально извивалась, пока он неспешно скользил в ней пальцами, играя с клитором, знала о том, сколько раз он проделывал это с ней, стоило ему лишь на мгновение закрыть глаза. Что бы она сказала, узнай, что вместо двух девочек из его борделя в Королевской гавани, к которым никто не мог больше прикоснуться, кроме него, и с которыми он мог снять только физическое напряжение, Пересмешник представлял ее? Сейчас Лорду Харренхолла на это было наплевать, сейчас, пускай и не надолго, она принадлежала только ему. В глубине души понимая, что лишь безнадежность толкнула волчицу в его руки, заставив ее отдать в качестве «платы» за его помощь единственное, что оставалось у нее, он все же надеялся на, казалось, невозможное. Петир надеялся на то, что было что-то еще, что-то больше.
Когда-то, в другой жизни, всё, что он просил у её матери — платок, маленький кусочек ткани, с вышитым на нём гербом дома Талли - прыгающей форелью, но даже этом ему было отказано. Кэт, которую он так любил, отдала его Брандону Старку. С тех пор, Мизинец привык к тому, что все в нем, кроме изворотливости и лжи, было глубоко спрятано и лишено возможности выбраться на этот свет. Так почему же сейчас, с ней, своей рыжеволосой пташкой, он позволил всему, что уже, казалось, давно позабыто и умерло, вновь появиться на свет.
Быть может, все дело было в их такой внезапной близости? Пересмешник знал, что не так много людей считали его угрозой. Он делал всё возможное, чтобы его считали своим другом, переставали опасаться. А потом… Потом — для тех, кто ему доверился, было уже слишком поздно. Его пташка боялась, потому что знала его, как никто другой. Она боялась его, потому что сейчас она приблизилась к нему настолько близко, насколько до этого не удавалось никому, кроме ее матери. Но даже ее мать недостаточно хорошо изучила Лорда с Перстов, до конца считая своим младшим братом и не более.
– Тебя я не предам. Никогда. Верь мне… - его шепот окутывал волчицу. – Доверься, я подарю тебе Север. Я посажу тебя рядом с собой на железный трон.
За последние годы для него не было ничего столь томительно сладко, сколь ее поцелуи. Ошибался ли он, полагая, что Пташка безумно истосковалась по чьему-то теплу или же она нуждалась именно в его тепле? Знала ли она вообще, какого это – чувствовать чьи-то нежные, ласкающие прикосновения, идя по тонкому канату между теми и этими? Или же у нее просто не было возможности и ей не подобало? Его красавице пришлось слишком многое пережить, чтобы осознать себя волчицей.