Xамза
Шрифт:
Песня звучала то громко, то тихо, то ласково, то сурово, то накаляла страсти, то приносила покой и умиротворение, струилась прохладным потоком, плескалась синей волной, напоминала о несовершенстве мира, о страданиях человечества, обещала счастье за доброту и любовь за справедливость... Мелодия поднимала к вершинам гор и уводила в долины, напев тревожил, успокаивал и снова тревожил, взывал к отважным, укреплял гордых, баюкал нежных, прощал виноватых.
Птица-песня улетала и возвращалась, кружила над площадью, садилась на струны тоскующего тамбура и, взорвав струны, взлетала в гневном порыве, парила над головами слушателей, туманила
Зульфизар пела так, как, может быть, никогда еще не пела в своей жизни. Все было в ее серебристом, в ее распахнутом настежь голосе - горькая обида за униженное, опустошенное, проданное и купленное прошлое, наслаждение беспокойным, клокочущим настоящим, ясная вера в широкие крылья будущего. И Хамза, сливаясь музыкой с неожиданным, необыкновенным, невыразимо прекрасным полетом сердца Зульфизар, испытывая беспредельный восторг и гордость перед друзьями-артистами за щедрый талант своей подруги, думал о том, что никогда бы, наверное, она не смогла петь так, как пела сейчас, с потрясающей откровенностью и правдивостью, если бы не пережила всего сегодняшнего дня, если бы прожила другую жизнь, если бы не было в ее судьбе того невозможного, ни в какое другое время небывало стремительного, выпрямляющего душу восхождения от самых последних, самых непредставляемых низин существования - рабства в гареме Мастуры - до вот этих высоких, беспощадных к себе минут, в которые она бестрепетно и безвозмездно отдавала всю себя и все свое искусство людям, забыв о всех болях и бедах, которые они ей причинили, простив всех.
Это была месть. Месть добра злу, возвышенного - низкому, благородного подлому, отважного - трусливому, нежного - жестокому, бескорыстного продажному, светлого - темному.
Да, это была месть. Месть настоящего прошлому. Месть раскрепощенного, раскованного, свободного будущего тому настоящему, которое все еще цеплялось за прошлое.
Страстная песня Зульфизар останавливала всех, кто в тот час шел мимо базара. Прохожие замедляли шаг, прислушивались, оборачивались, подходили ближе, соединялись с толпой и оставались стоять на месте, захваченные невиданным зрелищем - женщина с открытым лицом пела, не таясь, не прячась, бесстрашно и смело.
Людей становилось все больше и больше.
– Вот видишь!
– взволнованно шептал Зульфизар Хамза.
– Тебя услышали, тебя слушают... Они идут на твой зов, твоя песня нужна народу...
А толпа все увеличивалась и увеличивалась. Сотни людей как зачарованные смотрели на Зульфизар, не в силах оторвать взгляда от ее лица - молодого, прекрасного, открытого женского лица, искрящегося свободой и счастьем, взошедшего над морем человеческих голов лучисто и незакатно.
3
Алчинбек Назири сидел в своем кабинете. Сняв очки в большой черной роговой оправе, он тщательно протер их специальной байковой тряпочкой и снова надел.
Зазвонил телефон. Алчинбек снял трубку.
– Слушаю... А-а, сколько лет, сколько зим!.. Как здоровье супруги?.. Спасибо, спасибо, все хорошо... Ну, что слышно на белом свете?.. Разговор ко мне? Пожалуйста... Так, так, так... Все понял. К сожалению, ускорить издание книги Хамзы сейчас не представляется возможным... Давно лежит? У нас вся художественная литература лежит без движения - ждем новый алфавит... Работа идет полным ходом, создан специальный комитет..
Да и кроме всего прочего, у рецензентов есть серьезные претензии к рукописи. Отмечают отрыв
Алчинбек положил трубку. Достал носовой платок, вытер вспотевший лоб. Потрогал пальцем усы. Улыбнулся.
Дверь с шумом отворилась. Вошли Шавкат и новый сотрудник издательского подотдела Урфон, державший под мышкой толстую пачку рукописей.
– Товарищ Назири, вы обязательно должны принять меры!
– - горячо начал прямо с порога Урфон.
– Сейчас на обсуждении книги профессора Шавката "История узбекского народного искусства" Хамза позволил себе такое, за что раньше в Европе просто вызывали на дуэль!
Алчинбек молча посмотрел на Шавката. Профессор, усевшись в углу в кресло, мрачно смотрел перед собой.
– Что произошло?
– Не приведи господи, - угрюмо выдавил из себя Шавкат, - даже лежать в одной могиле с таким психопатом, как этот Хамза...
– Нет, вы представляете себе, товарищ Назири, - заторопился с объяснениями Урфон, - шло нормальное обсуждение, все выступавшие говорили о нужности и полезности книги профессора для широкого узбекского интеллигентного читателя, отмечали солидную философскую аргументацию от Сократа до Ахмада Яссави... И вдруг встает Хамза и заявляет, что книга не нужна узбекскому народу, так как в ней нет ничего о классовой борьбе..
Позвольте, но о какой классовой борьбе между узбеками может идти речь, когда они только что стали свободной нацией?.. Или узбеки должны сразу вцепиться в горло друг другу, чтобы отметить свое освобождение?
Алчинбек снял очки, протер их байковой тряпочкой, снова надел.
– Что скажет уважаемый профессор?
– Я скажу одно... Хамза отравлял мне жизнь в Хорезме, теперь отравляет здесь. Ведет себя действительно как скорпион - кусает и преследует, преследует и кусает... Если так будет продолжаться, я подам заявление об уходе из Наркомпроса.
Я и так слишком много времени отдаю административной работе в ущерб своим научным интересам. А тут еще почти ежедневные столкновения и скандалы с Хамзой.;. Вы должны оградить меня, товарищ Назири, от его постоянных наскоков. Хватит, половину моей крови он уже выпил в Хорезме!
– Садриддин Айни присутствовал на обсуждении?
– спросил заместитель народного комиссара.
– Присутствовал.
– Что он сказал?
– Айни поддержал Хамзу.
– Вот как?
– неопределенно поднял брови Алчинбек.
– Ваш Садриддин Айни, - буркнул Щавкат, - назвал Хамзу поэтом-богатырем новой эпохи...
– Бред!
– фыркнул Урфон.
Алчинбек Назири внимательно посмотрел на нового сотрудника Наркомата просвещения.
– Товарищ Урфон, - спросил Алчинбек, - а что это за рукописи у вас в руках?
– Это пьесы Хамзы.
– Рукопись его книги?
– Да.
– А зачем вы ее носите с собой?
– После обсуждения, - объяснил Урфон, - Хамза спросил у меня о судьбе своей рукописи. Я ответил ему, что согласно коллегиальному решению издательского подотдела мы возвращаем рукопись автору на доработку...