Xамза
Шрифт:
– А он?
– А он сказал, что хотел бы услышать эти слова лично от вас.
И Урфон положил на стол хозяина кабинета пухлую пачку рукописи.
Алчинбек посмотрел на дверь. Перевел взгляд на Шавката, слегка прищурил правый глаз... Шавкат, вздохнув, кивнул головой: понял.
– Товарищ Урфон, - назидательно начал заместитель народного комиссара,а ведь вы, пожалуй, не правы, заявляя, что между узбеками не может быть классовой борьбы... Вот, например, вам не нравятся стихи Хамзы, а Садриддину Айни они нравятся. Он даже назвал
И это, на мой взгляд, справедливо. В семнадцатом году в Ташкенте и в Коканде стихи и песни Хамзы стоили многих баррикад и пулеметов.
– Алчинбек посмотрел на дверь, перевел взгляд на Шавката, улыбнулся.
– Жизнь состоит из противоречий, товарищ Урфон, - продолжал заместитель народного комиссара, - борьба противоположностей составляет основу человеческого бытия. Это называется диалектикой. Впервые эти мысли были высказаны очень давно, еще в Древней Греции... Слыхали о таком ученом - Гераклите?
Урфон метался немым взглядом между Шавкатом и Назири, как бы спрашивая: что происходит? как мне вести себя? что говорить?
Шавкат встал, подошел к Урфону, шепнул: "Поедешь учиться в Стамбул, а сейчас сядь и молчи". И вернулся в кресло.
– А я что-то не испытываю больших симпатий к Гераклиту, - громко подал голос из угла Шавкат.
– Ни к Гераклиту, ни к Демокриту. В свое время их идеи, а также взгляды Анансагора и Аристотеля поколебали убеждения даже таких могучих личностей, как Алишер Навои и Улугбек... Нет, мне ближе дух Платона, Пифагора, Сократа...
– Не хотите ли вы, Шавкат-эфенди, подобно Сократу, умереть в тюрьме, приняв яд? Ха-ха-ха!
– засмеялся Алчинбек Назири.
Урфон недоумевал. Для кого играется весь этот спектакль?
Для него? Или для кого-то другого?
В коридоре послышались шаги.
– Если хотите избежать превратностей судьбы, профессор, - громко сказал заместитель наркома просвещения, - то читайте на ночь не Сократа, а Маркса и Энгельса...
В дверь постучали.
– Войдите!
– встал из-за стола Алчинбек.
Дверь открылась, и в кабинет товарища Назири вошел Хамза Ниязи.
– О-о, дорогой друг!
– широко раскинув в стороны руки, пошел навстречу Хамзе Алчинбек.
– Какая неожиданность!
Сколько лет, сколько зим? Ассалям алейкум!
Хамза, увидев в комнате Шавката и Урфона, задержался было на пороге, но товарищ Назири уже заключил его в свои объятья.
– Проходите, садитесь!
– гостеприимно приглашал заместитель народного комиссара.
– А ко мне вот тут зашли мои сотрудники, обсуждаем новости... Говорят, вы сегодня крепко поспорили с товарищем Шавкатом на обсуждении его книги?
– Не поспорили, а сразились, - хмуро произнес Хамза, опускаясь на диван.
– Вам не нравится книга профессора Шавката?
– Широкая улыбка лучезарно озаряла приветливое лицо товарища Назири.
– Шавкат перечеркивает нашу классику. В его книге написано,
– В моей книге написано, что Навои - мистик! А мистицизм идейно чужд нам, большевикам!
– Продолжим?
– прищурился Хамза.
– А Лейл и и Мед жнун? А Фархад и Ширин? Это тоже мистика? Это тоже не нужно народу?.. Вы хотите отсечь нашу тысячелетнюю культуру от нового читателя. Но у вас ничего не выйдет! Ленин говорит, что культурное наследие нужно беречь как зеницу ока, что...
– Не вы один читали Ленина, - перебил Шавкат, - мы тоже знаем, что согласно ленинской формулировке в каждой национальной культуре, пусть даже неразвитой, есть элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящиеся и эксплуатируемые массы, условия жизни которых порождают демократическую и социалистическую идеологию. И поэтому...
– Ленина цитируете?
– резко оборвал Шавката Хамза.
– Вспомните лучше Хорезм!.. Какую культуру вы насаждали там как нарком просвещения Хорезмской республики? Социалистическую? Или турецкую, буржуазную?
– Друзья, друзья!
– забеспокоился хозяин кабинета.
– Зачем ворошить прошлое?
Он понял, что Шавката надо срочно выводить из разговора, чтобы снять турецкую тему, чтобы она вообще забылась, и выразительно посмотрел на Урфона, как бы давая ему командув бой! И злее, острее! Комедия кончилась.
И Урфон внял.
– Товарищ Хамза, - вмешался в разговор Урфон, - а почему вы присваиваете себе единоличное право судить о поэзии Навои? Сейчас не семнадцатый год, пришло другое время. Литература требует новых оценок, мнений, приемов. Нельзя же ограничивать поэзию только двумя словами - да здравствует!
Да здравствует!..
– Не нравится?
– усмехнулся Хамза.
– Не нравится!
– с вызовом ответил Урфон.
– Эпоха лозунговой поэзии кончилась!
– А Маяковский?
– Я не знаток русской поэзии.
– Вас иногда называют у нас главой новой поэтической школы, внимательно разглядывал Урфона Хамза.
– Что же вам нравится в современной поэзии? И кто?
– Никто!!
– скрестил руки на груди Урфон.
"Такой ответ он считает, наверное, наиболее достойным для главы поэтической школы, - подумал Алчинбек.
– Позер... Нет, это не та фигура, которую можно противопоставить Хамзе. Жидковат".
– Человек, которому никто не нравится, - сказал Хамза, - должен быть более несчастливым, чем даже тот, который никому не нравится.
"Хорошая мысль, - отметил про себя Алчинбек.
– Опять он прав. И тем опаснее".
– Газели Навои, против которых выступает профессор Шавкат, - откинул назад голову Урфон, делая вид, что не понял слов Хамзы, - написаны в пятнадцатом веке. Они наполнены средневековыми предрассудками. Наш современник ничего не поймет в них, если мы издадим сейчас книгу Навои.