Xамза
Шрифт:
Но, как говорится, и не в этом еще состоял главный фокус. При ближайшем рассмотрении дело приобретало совершенно неожиданный и отчасти зловещий оборот.
Хамза был поражен, когда в один из первых дней своей жизни в Хорезме встретил на улице большую колонну местных юношейподростков, которую строевым шагом вели через город два турецких офицера в военной форме (только что без погон), громко отдавая турецкие военные команды.
Через неделю он шел мимо здания одной школы. На школьном дворе были построены шеренгой старшеклассники. Человек в военной турецкой
– Ас ол!!
– зычно звучала команда.
Шеренга замирала по стойке "смирно".
– СогаП Чарх!!
Шеренга послушно поворачивалась направо, налево...
– Илари арш!!
Школьники, агрессивно топая, начинали строевой марш.
Классическая турецкая военная муштра была представлена в лучшем виде.
А в самом центре школьного двора с группой турецких военных (только что без погон) стоял народный комиссар просвещения республики Абдурахман Шавкат и, хохоча во все горло, разговаривал с пленными то по-турецки, то по-английски...
Да, это было весьма странное зрелище.
Турецкое военное засилье продолжало увеличиваться. Дело дошло до того, что Шавкат назначил одного из пленных офицеров директором школы. Группа служащих Наркомпроса потребовала собрать общее собрание, на котором был поставлен этот вопрос.
Собрание приняло резолюцию, осудившую действия наркома.
Хамза голосовал за резолюцию. Шавкат решение собрания проигнорировал.
Через два дня Шавкат вызвал Хамзу к себе.
– Вы, кажется, написали новую пьесу?
– спросил он.
– Да, написал.
– Как называется?
– "Хивинская революция".
– Что за идиотское название? Разве у нас в каждом городе была своя отдельная революция?
– Это иносказание, художественный образ.
– По моим сведениям, вы начали репетиции. Кто вам разрешил делать это?
– Пьесу репетирует кружок любителей.
– Любителей? А почему в него входят профессиональные актеры, не уехавшие с Таджи-заде?
– Актеры не хотят терять квалификацию.
– Так вот, репетировать в помещении театра я вам запрещаю. Если вы любители, найдите себе другое место, в частном доме.
...Поиски рукописей Расула Мирзабоши не давали положительных результатов. Хамза даже приуныл. Он ехал в Хорезм в радужном настроении, надеясь быстро записать с помощью "макомов" многие свои мелодии, которые тоже были сложены на основе народных напевов. Это было бы то самое "свое", пробуждения и осуществления которого он так долго ждал. Звуки все еще жили в нем, "флейта-позвоночник" хоть изредка, но всетаки продолжала еще звучать, рождала новую музыку... Но вообще-то происходило что-то непонятное. Иногда не хотелось даже лишний раз повторить новую мелодию на тамбуре. Вся энергия души уходила на сопротивление какой-то незримой и вроде бы несуществующей, но липкой, вязкой силе. Пожалуй, впервые в жизни ощущал себя Хамза в таком состоянии. Ему как будто бы ничто конкретно
Турецкая педагогическая "общественность" устроила нечто вроде военного парада старшеклассников. Это уже было похоже на открытый вызов властям. По центральной площади маршировали колонны подростков, предводительствуемые преподавателями-офицерами, на импровизированной трибуне стоял Шавкат, воинственно надвинувший на самые глаза огромную каракулевую папаху, а вокруг него толпилось несколько десятков улыбающихся пленных турецких офицеров. И было совсем непонятно, что же тут происходит? Физкультурное мероприятие или учебные занятия по захвату власти в городе?
Через неделю Абдурахмана Шавката арестовали.
Пленных турецких офицеров под усиленным конвоем вывезли из города.
А накануне ареста Шавката утром к Хамзе пришли Мадрахим и Харратов и сообщили, что они наконец узнали, где находятся рукописи Расула Мирзабоши: год назад из главного книжного хранилища Хорезма их забрал к себе народный комиссар просвещения.
Хамза ринулся в кабинет еще находившегося на свободе Шавката. Нарком в своей любимой каракулевой папахе восседал за письменным столом под портретом Карла Маркса.
– Где "макомы"?
– прямо с порога закричал Хамза.
– Какие еще "макомы"?
– недовольно поднял голову нарком.
– Рукописные ноты композитора Расула Мирзабоши!
– Ну, у меня...
– Какое вы имели право брать их из хранилища?!
: - А вы кто - ревизор? Я вам должен давать отчет?
– Это народное достояние!
– Знаю без вас.
– Они должны находиться в государственном архиве!
– Оттуда их могут навсегда изъять такие пылкие любители, как вы. А у меня будут целее.
– Их надо изучать! А вы прячете их от людей!
– Когда надо будет, тогда и изучат.
– Сейчас надо!
– Кому?
– Мне...
– А кто вы такой, чтобы изучать еще и ноты? Ваше дело - пьесы... Вот и пишите их себе на здоровье.
Странное дело, тогда еще Хамза испытывал как бы некую робость, смущение недоучившегося студента перед этим "полутурецким" профессором. Шавкат был откровенно груб с ним, хамил ему, а Хамза все еще не мог перешагнуть через какой-то порог.
Следствие не нашло в действиях народного комиссара состава преступления. Его выпустили из тюрьмы.
Между Хамзой и Шавкатом началась почти смертельная схватка.
Нарком посылал своего заведующего отделом искусств в многомесячные командировки в пустыни Каракалпакии. Хамза не сдавался. Он приезжал похудевший, осунувшийся и с первых же минут после возвращения начинал выбивать дух из "любимого"
наркома на всех собраниях, совещаниях, конференциях.
Шавкат отвечал тем же. Он подвергал Хамзу изощреннейшим административным пыткам - объявлял выговоры, позорил в приказах, подал даже однажды в суд за нарушение правил делопроизводства.