XX веков спустя
Шрифт:
А я не выдержал и снова влез:
– Ну так я же говорил: детство-то где прошло? В муромских лесах. Места там глухие, люди дикие, игрушки деревянные, топором рубленые. Там, Дашенька, матом не ругаются, там так разговаривают.
Макарыч на это хохотнул:
– А ты, барин, толк в жизни знаешь!
Но тут же посерьёзнел:
– Нет, Лизонька, не проси! Захар Георгиевич приказал и с Михаилом Алексеевичем всё согласовано.
Тут я снова влез, озвучивая мысли, вертевшиеся у меня в голове:
– Тётя Лиз! Понимаете, когда блок перепрошит, непонятно кто его правил и
– Вот! – Макарыч назидательно поднял к потолку указательный палец. – А Серёга-то, я смотрю, точно не дурак! Так что, Лизавета, не дёргайся.
– Вот... спелись, – косо взглянув в сторону дочери тётя Лиз сдержала тихое незлобное слово. – Ну тогда хоть настройки не блокируй!
– Не буду, – согласился Макарыч, – но ограничение скорости поставлю.
И тут я снова влез:
– Нельзя, Макар Макарыч! Вдруг удирать придётся?
Мастер снова задумался, покачал головой:
– Ладно, сделаем так: ограничение я поставлю, но завяжу его на предохранитель. Если что – срываешь его рукой и ограничение сбросится.
– Вредные вы все... – проворчала тётя Лиз, уползая под брюхо стоящего на стапеле "Тёрна", правда почти тут же оттуда донеслось: – Дашенька! Ты иди к себе... Нам тут ещё на пол часика где-то и будем ужинать...
Ну а я вернулся к назначенному мне для контроля стеллажу. А выявленный контроллер с правленой прошивкой я решил отнести дяде Захару: пусть с ней разбираются специально обученные люди: что там поправили, когда поправили...
За ужином Даша была необычно тихой и поглядывала на маму с некоторым испугом. Похоже, за вчера и сегодня она узнала свою родительницу с совершенно необычной стороны. Наконец она решилась:
– Ма-а-а-ам... а что ты так... с этим механиком?..
Тётя Лиз рассмеялась:
– Тебе же Серж всё объяснил! А Макарыча я знаю ещё с Андреево, он работал на мехбазе нашего лесного завода, много нам, мелким, помогал. То-есть делать он нам ничего не делал, говорил, что нельзя, но подсказать, научить – всегда пожалуйста.
– И ругаться тоже он тебя научил?
– Да это разве ругаться? – искренне удивилась тётя, а я подначил:
– Ходить, пить, курить и говорить матом вы начали одновременно. О том, что есть слова не матерные вы узнали только тремя годами позже...
Даша на это надулась так... Я аж испугался: никак сейчас лопнет? А вот тётя рассмеялась и отмахнулась:
– Да ну тебя! Медовухой меня первый раз угостили когда мне было шестнадцать... Да та же баба Валя. Медовуха-то на травах, с клюквой, да не простая, ставленная... Правда молодая, всего сорок лет... А матом... так с лесорубами по-другому нельзя. Без мата они просто не понимают, вообще ничего... Эх, доченька! Честно, очень жалею что ты тут росла, в этой... фильтрованной своей клоаке. Там бы общалась с нормальными людьми, природу бы увидела, нормальную жизнь. А тут одна скукота. Одна надежда, что Серж тебя расшевелит.
Сразу после ужина мы с тётей вернулись в гараж, помогать Макарычу и мои планы посидеть с книгами малость обломились. А тётя, похоже, именно к этому "Тёрну" какие-то особые чувства
На следующее утро Дашенька вознамерилась пинком выкинуть меня из кровати, но не вышло: я уже и зарядку сделал, и умылся и Нату оприходовал, так что меня сразу же подрядили облачаться в парадное. Тут я почти что сам справился. Почти, потому как неожиданно выяснилось важное не соответствие:
– Ты чего на себя напяливаешь?
– То же что и вчера, – честно ответил я. – У тебя же платье то же самое.
– А то, что ленты у меня в волосах другие ты не видишь? – рыкнула она, указывая на ленточки, которыми были завязаны её неизменные анимешные хвостики.
Нет, блин! Естественно, не вижу! И какое это имеет значение для моего мундира?
Оказывается имеет и мы вернулись к полному перекапыванию моего гардероба, по результатам которого... меня одели в то же самое, заменив только воротник на такой же, но с тонкой золотистой окантовкой (эта парадная одёжка собирается наподобие того же Лего). Ума не приложу, почему эти изменения оказались столь важны, но судя по одобрительному кивку тёти, когда мы вошли в столовую, получилось как минимум приемлемо. И сразу после завтрака мы отправились в танцевальный зал, где нас уже ждал небольшой ансамбль японских барабанщиц. Одетых как японские барабанщицы, то-есть никак.
Перед входом в зал я притормозил Дашеньку, взял её под руку как положено и мы чинно вступили в двери. Там я провёл её к краю танцпола, как положено по этикету, Даша кивнула мне, сделала положенный реверанс, отпуская мою руку и молча вызвала запись того, как мы вошли. Я получил возможность лицезреть себя, вступающего в этот храм Пластики и Хороших Манер под руку с дамой. Даша, глядя на это, морщилась, сопела, но под конец выдала вердикт:
– Н... ну... сойдёт...
– Для сельской местности? – уточнил я.
– Как-то так, – кивнула Даша, после чего повернулась ко мне и решительно спросила: – Так кто ты такой, на самом деле, Серж Снежногорский?
Я жестом приказал барабанщицам выметаться, что они поспешили исполнить, после чего взял девушку за талию и развернул к себе:
– Сергей Пантелеевич Снежногорский, сын...
– Вот только не надо заливать мне в мозг всякую лажу.
– И почему же лажа? – уточнил я, аккуратно опуская руки ей на бёдра. Учитывая, что талия её была закрыта широким кушаком, а бёдра, в силу покроя платья, оставались открытыми, положение получилось для меня довольно приятным. Даша, правда, нашла возражение:
– А если по морде?
– Так мы же пара, – уточнил я. – Ну так ты давай, высказывай свои сомнения.
Это безо всякой рисовки: уже было очевидно, что легенда, которой меня снабдили трещит по швам, и это в лучшем случае, сейчас хотелось бы посмотреть эти самые швы. Дашенька меня не разочаровала:
– Ну слушай, любопытный ты наш. Во-первых, никакой ты не Снежногорский. Я в Бреду посмотрела[1], там есть портреты всех Снежногорских, и твоего якобы папочки тоже. Если уж на то пошло, у тебя рожа вообще, словно ты из Священной истории явился. Во-вторых, ты хоть понимаешь, кто такая мама?