Я, Ангел
Шрифт:
Боль не имела конкретной локации, была нигде и везде одновременно. Очищающие слёзы обильно покатились из глаз. Я прорыдала до утра, вспоминая Оксанку, мучаясь от тяжкой душевной рези…
Это было мутное и странное время. Я жила словно во сне, механически передвигаясь, выполняя всё необходимое. В голове царила пустота. Похожее состояние отрешённости от жизни было, когда узнала о смерти родителей. Однако после смерти Ксанки было тяжелее, может быть потому, что я стала взрослее, осознала всю глубину и безвозвратность потери. К горю примешивалось чувство вины. Где были мои способности, почему
В прострации проходил день за днём. Вскоре я успешно закончила школу. Но дальнейшая жизнь не вызывала ровно никакого интереса. Надо было думать о поступлении в вуз. Тётя Лида настаивала на экономическом образовании. Я и к этому отнеслась с философским равнодушием. Пусть будет экономика…
Однажды я вернулась с занятий раньше обычного. Дядя Гена сидел один, как обычно в обнимку с полупустой бутылкой коньяка. Вторая, уже опустошённая, валялась на полу.
– Дочка пришла, – обращаясь к бутылке, сообщил он. – Посиди со мной, дочь…
Я подошла, села напротив. Стало интересно, с чего он так напился. Употреблял тётин муж каждый день, но всегда в меру, пьяным его ни разу не видела. Дядя Гена сидел, щурился блестящими глазами и курил. Мне показалось, что он плакал до моего прихода.
– Ангелина… Я виноват очень, – заговорил он, окутывая меня клубами дыма. – Я с Оксаной… Оксану… Так хотелось её, аж скулы сводило. Да и сама она не прочь была, кокетничала, глазки строила. А как до дела дошло, сопротивляться начала, кричала, что девственница, что не хочет. Не поверил… Она же здоровая девка была по сравнению с тобой. Не смог сдержаться, с ума меня свела. А потом стыдно было очень… Да и страшно. Малолетка же. Деньги давал сначала, а потом узнал, что она со всеми подряд стала спать. Порвал все отношения. – Он опустил голову на руки, затрясся всем телом. – Прости, Оксаночка… Не смог ничего с собой поделать, – сквозь рыдания глухо проговорил он.
Я сидела молча, пытаясь утихомирить разбушевавшиеся мысли. Потом встала, ушла в свою комнату, закрыла дверь на защёлку. Сидя в кресле в сгущающихся сумерках, пыталась переварить услышанное. В душе закипала ненависть к дяде Гене. Сейчас мне казалось, что во всём произошедшем с Оксаной, со мной, даже в её болезни виноват только он. Если бы не лишил её девственности, не было бы той мерзости, в которой она погрязла потом. Ярость разрасталась во мне, заполняя всё существо, мешая дышать. Единственная мысль не давала покоя: не хочу больше его видеть.
Ненависть сжигала меня изнутри, как в тот день, после предательства Ксанки. Как тогда, я приоткрыла душу, выпустила чёрный сгусток наружу. Вздохнула глубоко, всей грудью.
И вдруг увидела перед собой ярко освещённую комнату. На табурете стоял человек. Камера приблизило его лицо, и я невольно содрогнулась, потому что это измученное и похудевшее лицо дяди Гены. Перед ним покачивалась петля из толстой верёвки, привязанной к крюку от люстры. С грохотом упал стул. Задёргалось в агонии тело. Босые ноги раскачивались над полом.
Я пришла в себя. Дрожь пробрала до костей. Не хотелось бы снова стать провидицей, знать, когда окружающие меня люди умрут. И дядя Гена… Как бы ни была
Я не могла больше находиться рядом с дядей Геной, каждый день видеть человека, повинного в смерти бывшей подруги. Поступив в институт на экономический факультет, переехала от тётки в общежитие.
Через год дядя Гена повесился. Хоронили его в закрытом гробу: так захотела тётя Лида. Мне не разрешила взглянуть на него.
– Молодая ты. Кошмары замучают, – коротко сказала она, взглянув на меня сухими бесслёзными глазами. Она не плакала. Со стороны казалось, что она воспринимает всё очень спокойно, только лицо похудело, черты его заострились.
Глава 5
Прошлое
После похорон дяди Гены я переехала обратно к тёте Лиде, но дома находилась редко. Учёба, студенческая жизнь захлестнули меня. Рядом с тёткой было тяжело находиться. Полностью уйдя в себя, она не почти разговаривала, смотрела взглядом, как будто пригвождая к полу. Чувство вины изредка посещало меня. Зная, что всё закончится трагедией, я не предприняла ничего для того, чтобы предотвратить беду. Мало того, как будто желала, чтобы пригрезившееся в сумерках видение сбылось.
Возвращаясь домой часто за полночь, я тихо прокрадывалась в свою комнату. Либо, стараясь производить как можно меньше шума, готовила на кухне еду, требующую минимальных затрат. По утрам, собираясь в институт, видела тётю Лиду сидящей в гостиной в кресле. Казалось, что она сидела всю ночь в одной и той же позе перед выключенным телевизором. По опыту зная, что лучше не влезать в душу человеку в таком состоянии, я пыталась делать вид, что всё идёт своим чередом. Мне после смерти Ксанки хотелось именно этого. Чтобы все окружающие оставили меня в покое. Но то была я…
Тётя Лида очень быстро постарела. Буквально за пару месяцев превратилась в пожилую женщину. Одетая в чёрное, с крючковатым носом и злым морщинистым лицом, напоминала Бабу-ягу из старинных сказок. Еда, которую я готовила по ночам, исчезала к следующему моему приходу, и это успокаивало. Значит, тётя хотя бы ест.
…Я вернулась из института очень рано и застала родственницу сидящей всё в том же кресле, с портретом дяди Гены в руках. Неприятная дрожь пробежала по спине. Накатило томительное и гнетущее ощущение приближающейся беды. Сделав вид, что всё в порядке, попыталась улыбнуться:
– Тёть Лид, ты обедала? Ужасно есть хочется…
– Он приходил, – ответила тётя, глядя тяжёлым сумрачным взором.
– Кто? – От её взгляда захотелось заскулить и спрятаться под стол, как щенку.
– Гена… Кто же ещё? – не сводя с меня глаз, прошипела тётя, обнимая и прижимая к груди его портрет. – Недавно был, до твоего прихода. – Она запрокинула голову и расхохоталась. Колени мои ощутимо задрожали.
– Думаешь, я сошла с ума? – резко оборвав смех, спросила тётя Лида. – Не-е-ет… Гена всё мне рассказал, всё. – Безумная вытянула руку с тонкими пальцами. Указательным упёрлась в меня. Глядя в глаза, она медленно начала подниматься. Ещё ничего не понимая, я осознала, что сейчас произойдёт что-то страшное.