Я – Беглый
Шрифт:
— Принимай таблетку, потому что, если б я тебя хотел убрать, я б тебя ещё на кладбище убрал. Меня ты помнишь. И я помню, какой из тебя был всегда боец. Принимай таблетку. Дослушивай до конца, получай, что тебе причитается, и мы прощаемся.
— Что это за таблетка?
— А это вот, которые в спецслужбах дают. Трезвеешь сразу.
Я прикинул. С ним я, во-первых, не слажу. Допустим бы и сладил. На мокруху я не иду из принципа. Так что, его сдавать в ментовку и объяснять там, что я на кладбище за хорошие деньги закопал золотишко? Стоп. Я бабки-то ещё не брал. А бабки — вот они. В банковской упаковке
— Стоп. Потолок какой?
— Ты знаешь историю про Демидова и старуху?
— Что за Демидов?
— При Петре I был бизнесмен такой, сильно крутой… Вот эту таблетку сейчас глотай, а то и про Демидова ни черта не поймёшь.
Я плюнул и проглотил. И коньяком запил. Подождал, покурил. Вроде ничего. Ну, и, действительно, дурь проходит. Он глядит на меня и ждёт. Минут через пятнадцать:
— Протрезвел?
— Да вроде — точно.
— Нужна тебе история про Демидова?
— Ты мне не про Демидова, а мне называй потолок.
— Этот Демидов чеканил монету. Не важно там законно или незаконно. В каком-то сарае у него сложены были медные копейки. Монеты там было на миллионы. Идёт мимо старуха:
— Подай, сынок, Христа ради!
Говорит ей Демидов:
— Мать, вот тебе лошадь с подводой. В сарае денег на многие миллионы, но они медные. Сколько перетаскаешь на подводу — все твои.
Старуха притащила мешок с медяками, второй… Ох, тяжело! Потащила третий…
— Ну всё, всё! Понял. Здесь три штуки баксов. Это мало, потому что курс рубля ити его мать… Значит ты мне всю эту мутату рассказываешь до конца, а конец — прямо здесь. Надеюсь конец — не мой.
— Да не бойся ты, не твой. Может, даже и не мой, — как-то странно он при этом улыбнулся. — Ты слушай! На счёт денег договоримся, не сомневайся.
Она приходила ко мне или звала в горы голосом, который в посёлке никто б, кроме меня, не узнал. В харчевне у Марко (он ещё и небольшую харчевню содержал) всегда говорили: «Это морские девы трубят в раковины к плохой погоде» Примета часто сбывалась. Только я один знал, почему. Не хотела богиня, чтоб я в этот день в море уходил.
Однажды случилось несчастье. В День Николы Угодника, покровителя всех моряков, молодые ребята сильно подгуляли. А я после церковной службы на танцы не пошёл и сидел в своём сарае, вырезал небольшой гарпун, на случай если попадётся годная акула. Итальянцы их принимают и хорошо платят. Пришёл парень, которого звали Касос, большой задира и к тому же пьяница — среди греков редкость.
— Стефан! — окликнул он меня. — Сегодня не виделись. С праздником!
— С праздником! — откликнулся я.
Некоторое время он молчал, потому что по обычаю я должен был пригласить его к себе.
— Зайди ко мне, раздели кувшин молока.
— Сегодня большой праздник, все моряки вино пьют, а наши молодые ребята затеяли танцы.
— Нет, я не пойду.
— Почему ж бы и не повеселиться?
— Старый Сатырос рано утром велел выйти чуть свет, а я не люблю, когда голова болит.
— А некоторые думают, что ты побоишься станцевать с одной девушкой, потому что на неё поглядывает совсем другой человек.
В эту ночь ко мне должна была прийти богиня, и мне ни с кем не хотелось ссориться. Поэтому я просто вышел, взял его за рукав и вытолкал за забор. Залаяли свирепые собаки Сатыроса, и парень ушёл.
Тогда меня окликнул старый Марко:
— Стефан, я вижу ты человек разумный и честный. И быстро стал неплохим моряком (он не знал, что я занимался в московском Яхт-клубе). Я о тебе со священником говорил. Как не пошлёт Бог доброй погоды, зайди вечером к нему в дом. Дело есть.
Она приходила всегда, только с наступлением сумерек. И вместе с ней распространялось благоухание неизвестных мне цветов. Венок из таких цветов был у неё на кудрях каждый раз особенный, цветы были разные, и затейливое плетение каждого венка было иное.
В эту ночь мы любили друг друга, мне кажется, горячее, чем всегда. Но в какой-то момент мне послышался треск сучьев и скрип гальки.
— Ты испугался? — она жарко дышала, упираясь ногами в низкие балки потолка и обхватив мои бёдра сильными ладонями. И бесконечно, казалось мне, я погружался в её пульсирующую, судорожно стискивающую меня, обжигающую глубину.
Но мне стало не по себе. Я остановился.
— Я не испугался, но старик Марко может испугаться, ведь обязательно залают собаки. Возможно, это идёт посчитаться со мной один пьяный сумасшедший.
Мы говорили шепотом, и ей стало смешно. Пальцами, в которых была какая-то волшебная мощь, она ласково прикасалась ко мне, и силы ко мне вернулись.
— Забудь его. Его уже нет. А за что он хотел посчитаться с тобой?
— Богиня, — я всегда её так называл, — великая богиня! Не принеси вреда девушке, которая совсем ни в чём не повинна.
— Какая девушка опять? — гневно спросила она.
— Просто её жених — сын богатого человека, которого этот трус боится ещё больше меня, а ему нужно показать, что он драться умеет, так он для храбрости вина напился.
— Он боялся, и ему было нужно, — сказала она, — больше он уже никого не боится, и ничего ему не нужно. Девушка будет невредима. Сегодня я уступаю тебе. Возьми же меня в руки так, как я это люблю и войди в мою самую тайную бездну, туда, куда ты не мог ещё проникнуть, а сегодня сможешь, потому что я этого хочу. Тогда всё исчезнет, кроме тебя и меня, до рассвета!
На рассвете, когда она ушла, прямо у входа в сарай я наткнулся на труп этого бедолаги Касоса. Он получил такой страшный удар в лицо, что его с трудом узнали.
— Стефан, — хрипло кашляя, кричал мне хозяин. — Иди в харчевню и шевели их там, чтоб живее накрывали на столы. Полиция будет через час. Слушай и запоминай. Отец твой Янаки Костанакос, его тут все знали, он в море погиб, а мать… Чёрт возьми, ты всего не запомнишь…
— Запомню, — сказал я.
— Мать твою зовут Рафаэла, она итальянка и, хоть это вряд ли тебе приятно, она была женщиной не слишком строгих нравов. Когда она уехала, тебе было не больше трёх лет, а отец твой, когда с лова не вернулся — лет пять тебе было. Парень, за которого я выдаю тебя, смылся отсюда тоже ещё сосунком. Сел на пароход и ушёл в Афины. Ну, это моя вина как местного мэра, что на тебя документы не оформил. Повтори мне имена.