Я – Беглый
Шрифт:
— В Фамагусте тебя сразу арестуют. В Хайфе тоже. Можешь не сомневаться. Я удивляюсь, как тебя не остановили по дороге сюда. Мне только что сказал полицейский, что по дороге на Неаполь была перестрелка и убили четверых, а один ушёл. Я уверен, что документы твои не в порядке или подозрительны, а это одно и то же. Куда ты собираешься? Тебе нужно тихие место. Поэтому я сделаю небольшой крюк, и в ночь, чтоб на пограничников не нарваться, лягу в дрейф на траверзе острова Киприда. Туда доберёшься вплавь — недалеко. Это небольшой островок, живут там греки, все они рыбаки и почти все малограмотные. Есть правда православный священник, но его никто всерьёз не принимает, потому что он видит каких-то бесов, и считается сумасшедшим.
Люди там простые. Есть работа
Я подумал ещё недолго и отсчитал ему пятьсот долларов. Мы болтались в море суток пять из-за плохой погоды. Кормили меня провонявшей солёной ставридой и галетами, а пить приходилось тёплую затхлую воду. В трюме стоял резкий запах какой-то дряни, похоже, они везли в деревянных ящиках бутыли с химикалиями, а на палубу выходить было нельзя даже ночью, потому что не все знали о том, что на судне пассажир. При тусклом трюмном освещении я читал прощальное письмо моих родителей. Пересказывать его я тебе не стану. Какие б они там ни были, а я их очень любил.
В ночь, когда подошли к островку, ветер стих, и волна успокоилась. Какой-то человек свесил голову в трюм и крикнул мне:
— Выйди наверх. Капитан зовёт.
После вонючего трюма свежий воздух и запах моря меня так оглушили, что голова закружилась. Капитан стоял у борта и смотрел туда, где в темноте, а ночь была безлунная, смутно вырисовались силуэты крутых гор.
— Вот остров Киприда. Он тянется гористой полосой, нигде не больше двадцати миль в ширину, вдоль северного побережья Кипра на сто пятьдесят миль в длину. В полумиле от посёлка очень старый маяк. До войны ещё соляр жгли там, а когда я ребёнком был, даже хворост. Сейчас поставили мигалку с проблеском, но она постоянно выходит из строя. Так что даже не во всех лоциях его упоминают. Здесь повсюду рифы, и в плохую погоду легко напороться.
Говорят, она живёт здесь, и беда тому, кто её повстречает в этих горах. Но это я спьяну пошутил. Басни для дураков. Не думай об этом. Прыгай за борт, вода тёплая, до берега не больше мили. Не вздумай в горы подыматься, там, действительно, опасно, и многие оттуда не вернулись. Только вряд ли они стали там любовниками Афродиты, — он засмеялся. — Народ здесь такой, что водиночку далеко от посёлка лучше не отходить. Видишь огни посёлка? Туда иди. Только никого до утра не буди. Люди ночных гостей бояться, особенно на этом острове. Чтоб не получить заряд волчьей дроби в живот, дождись утра. Давай деньги. Не думай, что я грабитель. Времена плохие. Если б не сумел ты свои деньги отстоять, тебе б и помогать не стоило — вот ты и понравился мне. Удачи!
Я пожал ему руку, глядя в лукавое, пьяное лицо, старого, мудрого вора. Вода была, как парное молоко, плаваю я хорошо. Легко до берега добрался и вышел на каменистый пляж. Мне нужно было идти вдоль берега на Запад. По левую руку поднимался крутой склон, поросший густым кустарником или какими-то кривыми, низкорослыми деревцами, похожими на кустарник. Я медленно шёл, и время от времени в зарослях мне слышалось что-то вроде топота копыт и какие-то странные звуки. Это непохоже было на человеческую речь, но и не было в этом ничего животного. Кто-то переговаривался на незнакомом мне, очень странном по выговору, певучем языке, смеялись — сразу несколько голосов, один из которых был женский, мелодичный и звонкий. Голос этой женщины был негромок, но так звучен, что ему откликалось в далёких горах гулкое эхо.
Волшебная сказка (продолжение)
Она была очень высокого роста, совсем нагая, и её тело ярко светилось в темноте. Длинные, вьющиеся крупными кольцами золотые волосы её сияли ослепительным блеском, и огромные синие глаза горели, словно два фонаря. Она двигалась, легко переступая нежными босыми ступнями по острым камням, как будто не торопясь, и в то же время приближалась ко мне очень быстро. Когда приблизилась, и я её разглядел… Это не была просто красивая голая баба, понимаешь? Помнишь копию Джорджоне у нас дома? Да нет, и это было не то, к тому же у Джорджоне она почему-то брюнетка.
Я почувствовал тяжкий удар в груди, и сердце остановилось на мгновение. В ней была сила, которой у живой женщины никак не может быть. Я остановился и некоторое время молча глядел на неё. Она улыбалась, будто задумавшись о чём-то. Потом в её руке блеснул маленький нож. Она отрезала локон волос — тот самый, который я сейчас прошу тебя захоронить здесь — и протянула мне. Я взял его трясущейся рукой и спрятал в карман мокрой куртки.
— Привет тебе, юный и бесстрашный красавец! — сказала она голосом, который громом отозвался у меня в душе. До сих пор я не знаю, на каком языке говорила она со мной. Просто она говорила, я понимал её. — Помню я тебя ещё ребёнком, когда любовался ты моим изображением в доме отца своего. Я помню твоё волнение в те минуты, достойное настоящего мужчины. С той поры я никогда о тебе не забывала, и ныне — ты мой избранник. Мне служить будешь. Для службы этой муж мой, Гефест, в божественной кузнице своей сковал тебе железное сердце, которое ты чуешь сейчас у себя в груди. Сейчас я не скажу тебе, когда начнётся твоя служба. Иди в посёлок к людям, живи среди них. Этот остров — мои владения, и здесь в малых делах человеческих тебе всегда будет сопутствовать успех. В свободное время, в минуты усталости или тоски приходи в мои горы, чтобы в одиночестве отдохнуть от человеческой суеты. И однажды ты повстречаешь в зарослях меня. Земная жизнь твоя тогда будет закончена, впереди будет бессмертие и вечное блаженство, которое я даю всякому, кто верен мне. Только неверности остерегайся. Я не прощаю неверности и жестоко караю за неё.
В этом селении есть человек, который считает себя моим врагом. Невежественные рыбаки, которые окружают его, думают, будто он сошёл с ума. В действительности это не так. Просто он служит некоему мне неведомому божеству и думает, что этот новый бог велит ему уничтожить семью олимпийцев. К человеку этому прислушиваться не следует, но и бороться с ним не стоит. Не обращай внимания на него. Однако, и не отказывайся, когда он захочет помочь. Всё, что ты получишь, это будет мой дар тебе, а ему, быть может, покажется, что это его заслуга. Для чего обижать безобидного простака? Он так беззлобен, легковерен и по-детски добр, что не сумел за долгие годы меня даже разгневать. Когда молод он был, дивилась я тому, что он не поддавался блаженному вожделению плоти, глядя на меня, но и тогда я не гневалась. Ты увидишь, что на него зла держать невозможно, и я иногда размышляю об этом… О нём я спрашивала премудрого кентавра Хирона, который изредка гостит здесь у меня. И он объяснил мне, что такие, как он — потомки людей золотого века, не знавших зла…
Топот и голоса, которые ты сейчас слышишь, пусть тебя не пугают. Это сатиры из свиты брата моего, Диониса. В ожидании тебя я думала о любви, а ведь в мире нет существа более искусного в любви, чем сатир. Не ревнуй, это чувство недостойное. Пусть они меня немного развлекут, чтоб я не скучала, пока срок не придёт, и ты не станешь моим. Теперь получай мой первый дар. С этого мгновения ты можешь говорить на языке людей этой страны, который они по невежеству считают эллинским. Тебе это поможет. Прощай, и — до грядущего свидания! — всё это она проговорила, неторопливо, и с улыбкой глядя мне прямо в глаза.