Я – Беглый
Шрифт:
— Можете меня называть просто тётя Циля, хотя ваша тётя, если она у вас была, по возрасту, вернее всего, могла быть моей внучкой. Что же касается Эли Шварца, он любил меня. Любил!
— Он представил вам верное доказательство своей национальной принадлежности?
— Этого вопроса вы могли бы мне не задавать. Да, таки он был обрезан.
Я попробую покороче, потому что с моими дамами мы просидели за чаем до рассвета. Когда я спросил: «Что ж, действительно, этому человеку ничего, кроме любви, не нужно было от вас?», — она долго молчала. А потом сказала:
— Вам придётся дослушать до конца.
В сорок седьмом году, то есть накануне израильской Войны за Независимость, возлюбленный Цили сказал ей под большим
И наш благородный Эли Шварц обратился к своему руководству с просьбой лично ликвидировать Спалвинша. Ему пошли навстречу. Уходя на это дело, он сказал, что, как только задание будет выполнено, он хочет жениться на Циле и уехать вместе с ней в Эрец-Исраэль, где уже на носу война с двоюродными братьями. А без него там Бен-Гурион, как без рук. Эли убил этого эсэсовца, после чего у него на всю жизнь на лбу остался глубокий шрам, потому что такого волка взять было, конечно, нелегко. Циля не сомневалась в том, что Ояр Спалвинш убит. Как ей было сомневаться, когда аргентинские газеты опубликовали его фотографию, а она его видела не раз в компании со своим женихом. Писали, что следствие выдвинуло две версии. Или преступника убили его же сообщники, сводя старые счёты, или это бесчинствуют сионистские террористы.
Судьба Эли Шварца, если подробности опустить, такова. В 1948 году он участвовал во многих самых значительных операциях войны и несколько раз был ранен. В конце войны он полковник. Он был всегда очень близок к Моше Даяну, который к 1956 году, действуя непосредственно через Голду Меер, настоял на переводе Шварца в генеральный штаб. В Шестидневную войну Шварц командовал отдельным десантным батальоном, и по окончании войны он уже бригадный генерал. Во время Войны Судного Дня (73 г.) он непрерывно находился на Голанских высотах, и в ходе тяжелейшей операции, когда сирийские войска вынуждены были этот важнейший пункт, взятый ими в первые дни, оставить, Эли Шварц был тяжело ранен, оказался повреждён позвоночник, и он ушёл в отставку в чине генерал-майора. Ещё несколько лет он передвигался на костылях, потом на инвалидной коляске, а потом навсегда слёг в постель. И тогда в Алма-Ату, на имя маленькой школьной учительницы математики Зоси Самуиловны Моркович пришёл из Израиля вызов. Этот вызов прошёл через такие инстанции, так был составлен и так внушительно подписан, что вместо того, чтобы, потерявши работу, надолго сесть в отказ, Зося с дочкой, которой к тому времени было уже 23 года, через несколько месяцев жила уже в роскошной вилле на берегу Средиземного моря. Однако, Зося Самуиловна вскорости заболела. У неё обнаружили рак горла, и она умерла. Фира переехала к своей тётке в Тель-Авив. Некоторое время они все благополучно жили в генеральской квартире.
Однажды Генерал Эли Шварц позвал жену к себе для серьёзного разговора. Он попросил сиделку выйти и, прежде всего, потребовал, чтобы Циля принесла ему стакан шотландского виски с содовой и пачку сигарет. На её испуганные возражения он ответил только грустно покачав головой.
В несколько глотков он выпил виски, закурил и долго смотрел на Цилю, будто стараясь обнаружить в ней что-то такое, чего не заметил за сорок без малого лет супружеской жизни.
— А знаешь, Циля, дорогая моя, хорошо, что у нас не было детей, —
Старуха заплакала. Эли некоторое время молча смотрел на неё. Потом он взял её за руку.
— Я долго думал, стоит ли рассказывать тебе о том, чего бы ты никогда в жизни не узнала. Но в последние дни обстоятельства изменились так, что ты всё равно узнаешь, рано или поздно…
В следующие несколько минут, очень кратко, по-военному Эли Шварц объяснил своей жене, что он не только не еврей, но даже и не латыш, а самый натуральный прибалтийский немец, и настоящее имя его Карл Швацркопф. Во время Второй Мировой Войны он служил в СС. Он познакомился с ней в Аргентине, не случайно, а потому что в это время, имея задание внедриться в спешно тогда формируемые на территории подмандатной Английской Палестины, израильские вооружённые силы, он налаживал связи и тщательно строил достаточно убедительную легенду. Женитьба на еврейке для этого была просто необходима.
Когда же Война за Независимость закончилась, и стало ясно, что Израиль — это надолго, а отдельные сохранившиеся структуры немецкой разведки разваливаются сами по себе, или уничтожаются, или вливаются в соответственные организации других стран. Эли Шварц решил, что он Третьему Рейху больше ничего не должен. Поэтому он выловил какого-то проходимца, встряхнул ему для ясности мозги, чтоб тот лучше соображал, и этот человек под диктовку нашего героя всю немецкую агентуру в Израиле подчистую сдал Службе Безопасности, которая всегда там была очень оперативна. Короче, от боевых товарищей Карла Шварцкопфа за несколько дней и пыли не осталось. И агент Шварцкопфа тоже, естественно, тут же исчез навеки, потому что этот Карл имел привычку никаких следов нигде не оставлять. Всю оставшуюся жизнь Эли Шварц посвятил Государству Израиль и сионистской идее. Служил, как уже было сказано, не за страх, а за совесть.
— Циля, — сказал он. — Не смотря на всё это, как ни трудно поверить, а я любил тебя. Мне с тобой было хорошо, ты красавица была, и добрая верная была жена. Я же тебе, кроме неприятностей, ничего здесь не оставляю.
Он потом долго молчал, о чём-то раздумывая, и, наконец, добавил что-то очень странное:
— Есть один человек, который, возможно, после моей смерти тебя найдёт и станет требовать чего-то такого, что ты не захочешь или не сможешь ему дать. Ты помнишь Ояра? Если он здесь появится, скажи ему, чтобы уходил, если снова не хочет столкнуться со мной. Я убил его в Буэнос-Айресе, потому, что мы тогда хотели отстранить его от руководства группой — он совсем ошалел и убивал направо и налево, всех подряд. И однажды зачем-то убил очень нужного человека. Он тогда стал шантажировать наших ребят. Ты скажи ему, что я его снова убью, если он снова примется за своё.
— Как? — Дрожащим голосом, — сказала старуха. — Как это может быть, если Ояр умер?
Муж ответил ей что-то вовсе уж непонятно.
— Конечно, он умер, и я умру через несколько часов. Но никогда не умирает и не умрёт СС. Всё, что мы сделали за десять лет, работая, как одержимые, и сражаясь против всего мира — это никогда не умрёт. Поэтому все должны быть осторожны, особенно такие люди, как ты Циля, моя дорогая. Ты должна быть очень осторожна, потому что оказалась невольно втянута в эту нашу вечную мёртвую жизнь. Всегда может появиться кто-то, кто позовёт тебя туда.
И потом он добавил ещё кое-что:
— Знаешь, Циля, я во время войны натворил в Латвии столько, что, если после смерти будет суд, мне уж никак не отвертеться. Но я надеюсь, что там у меня будет параллельно сразу два процесса. Здесь-то я дрался неплохо и честно, особенно в 73 году, когда еврейская пехота и танки на Голанах горели, как солома, и все испугались, и началось: А кто за это будет отвечать? А я не испугался. Я и людей сохранил и позиции не оставил, — он засмеялся. — На том свете я для тамошних юристов — большая головоломка.