Я Береза, как слышите меня

Тимофеева-Егорова Анна Александровна

Попросили как-то меня отогнать Лидочку в луга. Села я на нее верхом и поехала. Все шло сначала хорошо, но стоило мне ослабить повод, как она сразу же с рыси перешла в галоп - и понесла, понесла... Пытаюсь остановить ее, дергаю за повод, кричу: "Тпру, тпру!"- куда там! Она несет прямо на лес, а я подпрыгиваю на ее спине без седла, ухватившись руками за гриву, и ору что есть мочи: "Помогите!.."

Но все напрасно. Скоро лес, и надо прыгать. Прыгнула, но ногой зацепила за повод. Лидочка протащила меня по земле какую-то малость и остановилась...

Так

было и в том полете. Машина в неумелых руках не желала подчиняться. И мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем инструктор взял управление. Самолет сразу успокоился, а меня охватило отчаяние: "Все, отлеталась! Неспособная, да к тому же трусиха... "Хотелось только одного чтобы никто не знал о моем позоре: не справилась с самолетом даже на прямой! Рушилась моя надежда стать летчиком.

А Мироевский как ни в чем ни бывало говорит о третьем развороте, просит следить за посадочным "Т" - параллельно ли знаку идем. Закончив третий, инструктор убирает газ, и со снижением мы подлетаем к последнему, четвертому, развороту. Я держусь за ручки управления, но так, чтобы не мешать инструктору.

Вот он переводит машину на планирование, затем выдерживает над землей и приземляет ее на три точки.

– Все, - слышу голос в наушниках.
– Приехали! Теперь рулите на стоянку.

А я перевожу по-своему: "Все, отлеталась. Отчислит, как неспособную".

Сам зарулив машину на место, Мироевский выключил мотор и стал вылезать из кабины.

Я, отстегнув ремни, тоже неловко выбралась на крыло и спрыгнула на землю.

– Разрешить получить замечания?
– спросила тихо, не поднимая головы.

– Что с тобой, Егорова? Не плакать ли собралась?

– Ничего у меня не вы-хо-ди-ит!

– А у кого сразу выходит?
– засмеялся Мироевский.
– И Москва не сразу стоилась...

Я - летчица!

Первое воскресенье июня день был, как день: яркий, теплый, летний.

С рассветом кое-где на горизонте еще высились причудливые дворцы белых облаков, но к началу полетов и они растаяли. Небо высветилось. Погода что надо - авиационная. Ветерок, правда, шалил немного. Но в меру.

Аэродром по привычке проснулся рано. И когда диск солнца поднялся над вершинами деревьев, высокий, худой наш инструктор Мироевский уже обходил молча строй учлетов. Он почему-то сегодня придирчиво осматривал нас, как солдат в строю, наше летное обмундирование. Как всегда, как много раз до этого. И так же приветливо своим красивым, неожиданно низким голосом произнес:

– Первой со мной полетит Егорова, если нет возражений.

Какие уж тут возражения. Шаг из строя, и вся моя фигура выражает полную готовность.

– Разрешите садится?

– Садитесь...

Я ловко вскочила на крыло. Затем перемахнула в кабину. Заднюю. Так положено. В передней - место учителя.

– Выруливайте!

Послушный У-2, переваливаясь уткой с боку на бок, порулил по жесткой траве к взлетной полосе.

– Берите управление на себя!
– скомандовал Мироевский.

– Есть взять управление...

Это был обычный совместный с инструктором полет

по кругу.

Привычно поднялись, привычно сели. Подрулили к месту стоянки. Затем место инструктора занял командир звена.

И снова - в воздух. И снова - приземление. И тут удивило меня появление в неурочный час у взлетной полосы начальника летной части.

Командир звена уже отстегивал привязные ремни, перекинул через борт ногу. Пора подниматься и мне. Но комзвена сделал знак рукой: сиди, мол. На добром продолговатом лице Мироевского, подошедшего к машине, - улыбка. Значит порядок, значит - доволен.

А тем временем к самолету уже направляется сам начлет аэроклуба, на ходу застегивая шлем, натягивая кожаные перчатки. Начальник летной части аэроклуба Лебедев был простой и сердечный, доброжелательный человек. Мы, учлеты, не слышали, чтобы он, даже в трудный момент, вспылил, накричал на кого-то, унизил чье-либо человеческое достоинство. Он внимательно выслушивал нас, своих подчиненных, тактично делал замечания, давал полезные советы. Читая лекции, он внушал нам, что человек в небе обучается не только летнему мастерству. В небе он формирует свой характер, свой взгляд на жизнь.

Успехами своими каждый пилот обязан не столько природным задаткам и способностям, сколько умению работать. Вся ваша летная жизнь еще впереди. Так что собирайте все лучшее, что есть в вас - отвагу, выдержку, любовь к делу, и трудитесь! Только на этом пути вы сможете заслужить благодарность народа...

И летчик Лебедев был изумительный. Рассказывали, что он награжден китайским орденом за отличную подготовку летчиков из китайцев в объединенной авиационной школе в городе Урумчи. А какого мастерства надо было достичь в обучении китайских летчиков - неграмотных, не знавших русского языка, в жизни не видевших самолета?.. Мы, все курсанты, очень хотели попасть на проверку к начлету, а не к начальнику аэроклуба.

"Неужели выпустят самостоятельно?" - мелькнула дерзкая, волнующая мысль. Впрочем, тут же я устыдилась ее: "И как на ум пришло такое? Ведь еще ни один учлет не летает самостоятельно.."

"Что-то будет!.." - думаю, а начлет уже усаживается в первую кабину.

– Произведите полет по кругу. Высота триста метров, посадка у "Т" на три точки, в ограничители, - слышу его голос через переговорный аппарат.

Повторяю задание и запрашиваю разрешение выруливать.

– Выруливайте и взлетайте!
– Начлет демонстративно положил руки на борта кабины, тем самым показывая, что все я должна теперь делать сама, а он здесь человек почти посторонний и в управление не вмешивается.

Ну что ж, сама так сама. Я ведь давно управляю машиной, просто присутствие инструктора как-то успокаивает: все-таки знаешь: случилось что - непременно поможет.

Плавно увеличиваю обороты мотора и взлетаю. Делаю все так, как учили. Вот уже и последняя прямая "коробочки" - самая ответственная. Планирую. Определяю высоту выравнивания. Чуть заметным движением беру ручку на себя, и самолет приземляется на три точки возле посадочного "Т".