Я Береза, как слышите меня
Шрифт:
Снег все густел, буран усиливался. В кабине самолета я чувствовала себя, как в гондоле качелей. Все это, вместе взятое, привело к тому, что ориентироваться в полете стало невозможно. Что делать? Возвращаться? Нет, я не имела права на такое решение: приказано лететь и во что бы то ни стало найти кавалеристов... Найти - значит спасти многие тысячи жизней... И я, заметив где-либо лишь намек на жилье, сажала свой У-2, чтобы узнать, наши там или враги. Каждый раз приходилось совершать посадку в условиях крайней непогоды. Летчики знают, что это такое. Трижды я приземлялась и трижды взлетала наперекор ветрам
– Какой корпус?
– спросила их.
– Первый, Пархоменко.
– Я из штаба фронта. Кто здесь из командиров?
– Начальник разведки.
Навстречу мне уже шел командир в маскировочном халате. Он назвался начальником разведки 1-го кавалерийского корпуса генерала Пархоменко и тут же рассказал мне сложившуюся обстановку, а я еле заметными штрихами отметила на своей полетной карте месторасположение частей 1-го и 5-го корпусов.
– Молодец ты, пилот! Ишь в какой день разыскал.
– Давай пакет, я передам комкору.
– Нет. Я должна лично вручить.
– Почему должна?
– разведчик после небольшой паузы рассмеялся громко и раскатисто.
– Я принял тебя за летчика, а ты летчица. Может проводить?..
– Нет. Я сама.
– Ну, повнимательнее, - предупредил он.
– Придется ползти метров сто. Вон - до того сарая. В обход по оврагу далеко, да и небезопасно: на немцев можно напороться...
Наконец, пакет передан в руки смертельно уставшему генералу. Он глянул на приказ и крепко выругался, не подозревая, что перед ним в летном комбинезоне, унтах и шлеме женщина. Где-то совсем рядом разорвался снаряд, за ним другой. Сотрясая землю, разрывы подняли столбы снежной пыли. Над головами со свистом полетели осколки, а генерал продолжал стоять в глубоком раздумье. Затем, обращаясь ко мне, решительно сказал:
– Давай так. Махни к Гречко, в пятый корпус, отвези ему мое письмо и лети в штаб фронта - привези нам рацию. Повоюем еще маленько здесь...
– Не успеваю засветло, товарищ генерал, а самолет для ночных полетов не приспособлен.
Тут последовала очередная ругань в адрес тыловиков, которые отстали от корпуса: людям и коням есть нечего. А еще рация не работает, а вчера послал в Барвенково подводу - и она пропала...
Генерал в отчаянии махнул рукой и вдруг спросил:
– А ты что простудился что ли, голос-то у тебя какой-то слабый?
– Да нет ответила я, взяла конверт из его рук и спросила: -А что передать в штаб фронта?
– Що передаты?
– не разжимая зубов, проговорил генерал. Насмехаешься, желторотик? Бачь, який огонь накликал своим "кукурузником"! Останешься туточки з намы...
– Но вы приказали передать письмо в пятый корпус. Разрешите выполнить приказание?
– Улетай!..
Отыскать 5-й корпус Гречко не составляло труда, так как мне уже было известно его расположение от начальника
... Кружу, знаю, что точно прилетела, но садиться остерегаюсь - как бы самолет не поломать. А темень на земле непроглядная. Хоть бы кто догадался спичку зажечь или закурить. Наконец, увидела огонек и пошла на посадку. Приземлилась благополучно, а тут и механик подоспел - помог мне самолетную стоянку разыскать. Дронов, как всегда, ждал меня, не уходил с аэродрома. Это он, едва заслышав рокот мотора, поспешил на поле с паяльной лампой. Ее-то огонек я и увидела с воздуха.
Промерзшая до костей, смертельно уставшая, я тенью вошла на КП, чтобы доложить командиру эскадрильи о выполненном задании. Он молча выслушал меня, молча подошел к телефонисту, приказал соединить его со штабом фронта.
– Разрешите идти спать?
– Разрешаю!
– Булкин небрежно махнул рукой. Мне было обидно. Миновав столовую, я направилась в дом, где квартировала. Несмотря на поздний вечер, хозяйка не спала. Увидела она меня в таком состоянии, засуетилась, запричитала:
– Да где же ты так умаялась, родненькая? Попей, на молочка топленого. Согрейся, милая...
– Она не могла стащить намокшие унты и комбинезон, подала теплые валенки.
– А, может, на печь желаешь? Натоплена...
– На печь, - вяло согласилась я.
Хозяйка, ну точь-в-точь, как моя мама. Видимо, все мамы чем-то похожи друг на друга. Каждый раз, когда я возвращалась к ней в хату на ночлег, она усаживала за стол и начинала угощать украинским борщом и наивкуснейшими солеными помидорами. Бывало, поставит все на стол, сама сядет по другую сторону стола и начнет рассказывать уже в который раз о трех своих сыночках, воевавших где-то на Севере. Она вспоминала, как трудно ей было растить их после смерти мужа, жалела, что не успели сыновья жениться и оставить ей внучат - началась война. При этом моя хозяйка горько вздыхала, утирая концом фартука слезы, бегущие по щекам и все потчевала меня:
– Ешь, доченька, ешь. Вот и моих сыночков, может, кто пожалеет, накормит чья-то мать. А, может, и твоя!
После выпитого горячего молока я согрелась на печи и задремала. К полуночи в дверь постучали. Хозяйка, ворча, сбросила крючок и впустила в дом человека в армейском полушубке.
– Где Егорова?
– спросил он.
Я узнала голос Листаревича и отозвалась:
– Я здесь товарищ старший лейтенант, на печке!
– Как ни жаль, а придется с теплом расстаться. В штаб фронта вызывают. Я пошел за машиной...
– Не пущу, -запричитала моя благодетельница.
– Виданное ли дело, чтобы девчонку так мытарили! Не успела обсохнуть, отогреться, а ее опять будят. Нет парня поднять ночью- все ее да ее...
Я спрыгнула с печи, быстро оделась, взяла наган, засунула в голенище унта карту и только вышли мы на крыльцо, как подъехала машина.
Бисов хлопец
Начальник штаба эскадрильи старший лейтенант Листаревич ловко открыл дверку "пикапа" и виновато сказал:
– Извини, Аннушка, что не дали тебе отдохнуть. Срочно вызывают в штаб фронта для доклада о кавалерийских корпусах, которые ты сегодня разыскала.