Я боюсь. Дневник моего страха
Шрифт:
Все повернули головы. Действительно, что-то шуршало и шевелило траву на одной из могил. А на кресте сидела ворона и, склонив голову чуть-чуть влево, внимательно наблюдала за шевелением. В темноте ее глазки поблескивали красноватым светом… Генка громко сглотнул слюну. Но он не ног показать своего испуга.
– Па-адумаешь! Крыса какая-нибудь!
– Не-ет! – зловеще протянула Тузеева. – Это покойники из гробо-ов подыма-аются! Они встаю-ут, чтобы забра-ать с собой избра-анников!
– Каких избранников? – уже не скрывая
– Помеченных Сатано-ой! – совсем уже разошлась Машка. Щеки ее заалели, она плевала на шевеление могилы, ее захватило творчество. – Никому не уйти от выбора: с кем ты? С богом или сатаной? Но кто-то уже избран помимо своей воли, он – помечен. И приходят за ним покойники, чтоб забрать костлявыми руками и отвести к царю всех мертвых – Великому Оборотню, Страшному и Кровавому. С бензопилами вместо рук! А уж он решает… – она не успела договорить, как раздался жуткий, нечеловеческий вопль, и что-то темное стремительно бросилось от могилы прямо в сторону ребят.
Громко каркнула, стремительно слетев с креста, красноглазая ворона и растворилась в ночной темноте.
Таня и Ваня заорали что было мочи в октаву: Танька визжала где-то на «соль» второй октавы, а Ванька вопил на «соль» же первой. И остановиться они никак не могли…
Очень быстро выяснилось, что то была одна из дачных кошек, и, как назло, черная. Это она устроила свои обычные ночные гульки и охоту в этот раз на дачном погосте. Но успокоил сей факт только Таньку, которая отлежалась на следующий день и к вечеру встала, а Ваньку увезли в больницу. Он не мог говорить, и у него дергалась голова. Сергей Федотович и Елена Юрьевна поехали с сыном. Они были в ужасном волнении, разумеется. Танька осталась на даче с бабой Улей.
– Они нам должны сто тысяч! – объявила на следующий день Машка Генке. – Будем взыскивать?
Генка с презрением посмотрел на Машку.
– Скажи, дура, спасибо, что тебя не упекли в милицию!
– За что это? – изумилась та.
– А вот за то! – объяснил Генка. – Не кошка же виновата, а ты со своими «страшилками».
– Это ты придумал! – возмутилась Тузеева-младшая.
– Вот и молчи про деньги! – зашипел Генка. – «Взыскивать!» – передразнил он. – Как бы с нас не взыскали. Дура! – добавил он еще раз для убедительности.
Очередное заседание правления товарищества «Дружное» обернулось новым народным вече. Только на сей раз вече было весьма подавленным, унылым и молчаливым. Собрались практически все пайщики. Они столпились на подъездной дороге возле каляевских соток и мрачно слушали вещавшего со стремянки Смирнова. С одной стороны, народ уже слегка даже свыкся с этими треклятыми могилами, а с другой – разве ж можно к такому привыкнуть? Как идиот, просыпаешься поутру с мыслью нормально день прожить, а тут рядом покойнички лежат. И всё, настроение в нуль падает. Очень хочется съехать в Москву до срока! И особенно – детей увезти. Ишь, моду взяли – играть у могил! Вон чем это для Ваньки Залётова кончилось! И вообще: как это все с санитарно-эпидемиологической точки зрения?
На фоне мрачных, осунувшихся или возбужденно-возмущенных
– Ты хочешь все понять, постичь? А не хочешь ли увидеть мои глаза? – смеясь, спрашивает его Ада, скидывая на землю со своих волос черные кружева и взявшись тонкими пальцами за очки с явным намерением их снять. Вот в этом-то месте Смирнова охватывал ужас. А что если она сейчас действительно снимет свои черные окуляры, и он увидит… Что? Глаза? А что, собственно, в этом страшного? Где логика? Да какая, к черту, во сне логика? Во сне Олег Витальевич испуганно машет руками и с криком «Нет, не надо!» разворачивается на сто восемьдесят градусов. Он хочет убежать, но видит на своем пути стоящую на узенькой тропке в гестаповской позе Карму, которая размером с кавказскую овчарку. Карма смотрит на него, укоризненно качая головой, и со вздохом говорит:
– Кара! Кара!
Тут поднимается жуткий ветер, и раскатом грома он слышит за спиной хохот Ады:
– Эй, псих! Я сняла очки! Обернись! Ты ж хотел все понять!
В этом месте Олег Витальевич просыпается всегда в холодном поту.
Так что, какая уж там бодрость и уверенность в себе! Но держаться он умел всегда, даже в самые кислые минуты своей жизни.
– И что же мы имеем в итоге? – зычным голосом вещал Олег Витальевич. – Милиция не мычит, не телится, хотя и не отказывает в помощи. С администрацией мы не можем договариваться по всем известным причинам…
– Не всем! Какие такие причины? – раздался удивленный глас.
– Ах, вот как? Не все в курсе? – изумился Олег Витальевич. – Хорошо, я уточню. Года три назад, уже, кстати, при новых наших уважаемых пайщиках, мы все играли в игру под названием «борьба с привилегиями», то есть – фиг вам, проклятые аппаратчики, весь народ против! Тогда мы выиграли. Теперь настал их черед отыгрываться. Ясно?
Толпа безмолвствовала.
– И еще, во-вторых: все наши газовые дела абсолютно, как теперь говорят, нелегитимны. Мы сделали эту ошибку, и теперь нам надобно жить тихо, без скандалов.
– А нельзя ли, – робко предложил кто-то, – обратиться к начальству нашего участкового?
Смирнов хмыкнул:
– Ну, вы вообще… Без вас бы не сообразил… Я уже имел беседу. Мне было четко сказано: старший лейтенант Угонов держит руку на пульсе, он в курсе дела, контролирует ситуацию, он отличный участковый, нет оснований вмешиваться. Еще будут предложения?