Я буду первым
Шрифт:
Обернувшись на меня, Давлатов хмыкнул.
– Платон, пробивать каменную стену головой опасно для твоего здоровья.
Не слишком дружелюбно, однако я на теплый прием и не рассчитывал. Видимо, сегодня можно обойтись без взаимной вежливости.
– Она ведь не сделала аборт? Так?
Я внимательно наблюдаю за малейшей реакцией Давлатова, силясь понять правду. Он точно также наблюдает за мной.
Потом, когда рассматривать меня ему надоедает, он проходит за массивный рабочий стол.
–
Не вижу смысла отказываться и устраиваюсь сбоку от хозяина кабинета.
– Я не буду отвечать тебе на этот вопрос. Уверен, ты понимаешь, почему.
– Тогда это и есть ответ, - хорошо, что не лжет мне в лицо.
– Наглый ты, - усмехается Давлатов, - Может, мне тебя тоже куда-нибудь продать?
Очевидно, эту историю мне забудут нескоро.
– Не продал же, - огрызаюсь, наверное, зря, потому что взгляд Сергея Владимировича заметно тяжелеет.
– Платон, что тебе надо?
Здесь все же отвечаю честно.
– С Леной помириться.
– Зачем?
У меня такое чувство, что он издевается.
– Люблю я ее.
Он вздыхает.
– Любишь, значит. А все, что натворил, к чему?
Все претензии, которые слышатся в этом вопросе, справедливы. И объяснение у меня одно.
– Дурак, потому что.
Как-то еще оправдать собственный идиотизм не получается.
– А сейчас, выходит, поумнел.
Теперь вздыхаю уже я. Меня самого при воспоминании о промзоне продирает озноб вдоль позвоночника. От того, что я чуть было не сотворил.
– Выходит.
– Я с тобой в прошлый раз разговаривал, но ты меня не особо понял. Сейчас ты пожинаешь плоды собственных трудов.
– Мне нужно знать, что с ребенком все в порядке, - перебиваю я его.
– Я не подтвердил, что ты прав.
То, что он не хочет говорить прямо, напрягает.
– Я прав, - теперь я почти не сомневаюсь.
– И что это меняет для тебя? Видеть Еленка тебя не хочет, слушать тоже. И даже, если ты прав, - он голосом выделяет последнюю фразу, - к ребенку тебя не подпустит. Потому что уверена, что ты для нее опасен. Спрашивается, чего ты добился? И что собираешься делать со своими достижениями?
– Я могу объяснить ей, что больше ничего подобного не повторится.
– Так она тебе и поверила!
– Хорошо, Вы, видимо, точно знаете, о чем говорите. И что я должен делать?
Он отставляет белую фарфоровую чашку в сторону, чуть наклоняет голову, словно оценивая мои возможности не напортачить снова.
– Перестань давить. Дай Лене время, чтобы разобраться в себе.
– То есть Вы советуете мне слиться и перестать ей надоедать? Да она на радостях на следующий день, как меня звать, забудет!
– Почему ты думаешь, что ничего для нее не значишь? И с чего решил, что она пустоголовая
Я молчу, а он продолжает:
– Лене мало кто нравится. И если она оказалась с тобой, то можешь мне поверить, это не просто так. Надеюсь, в этот раз ты меня услышал. Но если нет... И по твоей вине, с ней случится что-нибудь плохое, на мое понимание не рассчитывай.
Можно не сомневаться, что это - угроза, которую он не задумываясь, выполнит. Я исчерпал лимит его терпения.
Я киваю и иду на выход, соображая, как же всё исправить. Уже в машине звонит сотовый.
Это отец.
– Быстро - домой, - слышу я всего два слова, после которых он отключается.
Всю дорогу мне не дает покоя мысль, что могло случиться.
Ответ я нахожу в столовой дома родителей. Чьи- то всхлипывания я услышал еще в коридоре.
И едва снова не получил по лицу. На этот раз я оказался проворней и отшвырнул от себя Иркиного отца.
– Что за дурдом?
– прорычал, обращаясь уже к своему.
Рыдания усилились. С двух сторон от Ириски сидели два сфинкса - ее мать и моя собственная. Внимательно присмотревшись к девушке, я увидел, что у нее разбиты губы и синяк на скуле. В чем дело догнал практически сразу. Еще до того как ее папаша начал орать.
– Ты что себе позволяешь, щенок? Думаешь, управы на тебя нет? Это Давлатов за падчерицу не стал впрягаться, а я тебя за дочь в тюрьме сгною!
Я обращаюсь к девушке:
– Ирина, я бы на твоем месте хорошо подумал о том, что ты сейчас делаешь. Потому что я найду того, кто тебя так разукрасил. По твоей просьбе.
Она перестала рыдать и зашипела:
– Это ты был! Ты меня чуть не изнасиловал, а я вырвалась и убежала!
Ничего себе! Вот это девки пляшут! По четыре штуки в ряд.
– А по-моему, ты вчера ко мне домой голышом заявилась и упорно предлагала мне отсосать.
В столовой воцарилась тишина, а на меня уставились пять пар глаз. С разным выражением.
Зачем я впустил вчера эту полоумную?
Платон
– Папа!
– раздается противный писк, который проходится по моей пострадавшей нервной системе.
– Игорь!
– обращается Пархомов к моему отцу, - Я хочу знать, что ты собираешься делать.
Тут мой родитель меня удивляет:
– Ничего.
Лицо Иркиного отца багровеет. Он собирается ругаться, но почему-то передумывает.
– Хорошо, Игорь, хорошо. Как знаешь!
– с угрожающими интонациями заявляет он, а потом обращается к жене и дочери, - Пошли.
Те слушаются, и мы остаемся втроем.
– Я все же хотел бы услышать объяснения, - устало говорит отец.
Не понимаю, что я могу ему объяснить. Итак все ясно.