Я буду первым
Шрифт:
К нам подходит врач, который говорит, что нужно срочно делать кесарево, потому что началась полная отслойка плаценты. И у Лены обширное кровотечение. И внутреннее тоже. Но если нет страховки, то им нужны разрешение на операцию и полная оплата. Я готов уже его придушить, но сдерживаюсь, отвечаю, что произведу полную оплату их услуг прямо сейчас. Он называет сумму, я через телефон перевожу деньги с валютного счета. Хорошо, что телефон на пляже не забыл. Доказывать что-либо в чужой стране и требовать медицинской помощи мне не приходит в голову, потому что
Самого потряхивает. Меня оставляют дожидаться исхода операции. Ленин телефон уже несколько раз звонил. Достаю его из пляжной сумки, отвечаю на вызов, потому что на экране фотографии Давлатовой и подпись "мама".
– Алло.
– Кто это? Где Лена?
– она словно чувствует, что все плохо, а потом, не дав мне возможности ответить, снова спрашивает, - Платон, ты?
И уже более напряженно?
– Где Лена?
Хорошо хоть не кричит сразу - "Что ты сделал?!"
Но она имеет право знать.
– Лена в операционной. У нее началась отслойка плаценты, когда мы были на пляже.
По ту сторону устанавливается тишина.
– Как она?
– наконец, тихо спрашивает.
Мне и тут ее порадовать нечем.
– Не знаю. Жду, когда закончится операция. Ей делают кесарево.
– А ребенок?
– Ничего пока не известно.
Я бы и сам хотел знать, что с дочкой и ее мамой все в порядке.
В этот момент слышу уже другой голос с рычащими интонациями;
– Если ты и здесь каким-то боком успел отметиться, то я тебя своими руками утоплю у побережья Испании.
Давлатов.
– Я ни при чем. Не знаю, из-за чего это случилось. И в любом случае, я бы ей ничего плохого не сделал.
Необходимость оправдываться раздражает, но и позволить им думать невесть что не хочется.
– Мы вылетаем, - бросает он резко и отключается.
Единственное, что мне остается, это ждать. Заставляю себя сидеть на месте. Зарываюсь руками в волосы и еле сдерживаюсь, чтобы не заорать.
Через полтора часа ко мне выходит врач.
– С Вашей женой все более-менее в порядке. Ее вовремя привезли. Кровопотеря, конечно. Но мы сделали переливание. Сейчас она под наркозом, спит.
– А дочь?
– вынуждаю себя спросить, хоть все и замирает внутри.
– Жива. Но ребенок недоношенный. Ее поместили в кувез. И Вы должны понимать, ребенку потребуется специальное лечение и уход. Вес всего 1600 и рост 35 см. Патология легких. Надо смотреть. Современная медицина хорошо справляется с такими случаями, поэтому будем надеяться на лучшее.
Щемящее чувство тоски сжимает сердце.
– Можно ее увидеть?
– Только через стекло. Вас проводят.
Медсестра ведет меня в специальное отделение для новорожденных. Там стоят кувезы. Она указывает мне на тот, в котором лежит моя дочь. И в это мгновение я понимаю - моя жизнь изменилась навсегда. И никогда не будет прежней. Потому что для девочки, что лежит там, я сделаю возможное и невозможное.
Она такая маленькая. Очень маленькая.
Потому что силы ей понадобятся. Она обязательно выживет. По-другому никак.
Еленка
Меня приводит в чувство ощущение тревоги. И тошнота. В теле странное онемение. Комок рвоты подкатывает к горлу, но я не могу подняться. На меня накатывают один за одним рвотные спазмы. Однако тело не принадлежит мне. И я ничего не могу сделать. В тот же миг чьи-то сильные руки подхватывают меня за плечи и поворачивают на бок.
– Блюй на пол. Вытрут, - командует мне мужской голос.
Меня выворачивает какой-то слизью. Я открываю глаза и вижу Платона, который придерживает меня. Мысли ленивые и неповоротливые ворочаются в голове. Понемногу начинаю ощущать собственное тело, которое болит. Всё, от пяток до макушки. Особенно сильно болит в области живота. Рука тянется туда на инстинктах, но Платон перехватывает её.
– Э. нет. Так делать не надо.
Я затихаю на краю больничной койки, а он салфеткой вытирает мне губы. Как маленькой. Потом протирает лицо.
Тут меня и сносит паника. Что с моим ребенком? Силюсь произнести вопрос, но и язык меня не очень хорошо слушается.
Все же мне удается выдавить из себя:
– Дочка?
Мужчина напротив напрягается.
– Лен, ты только не нервничай. Тебя прокесарили.
Поэтому так болит живот? Но... Ужас сжимает сердце, холодом бежит вдоль позвоночника.
– У меня ведь 31 неделя только. Что с моей дочерью?!
– шепчу так, словно кричу на всю палату.
– Жива она. Жива!
– Платон мгновенно считывает мое состояние и не дожидается следующих вопросов, - В кувезе она. Не бойся. Врачи ей обязательно помогут.
Что он глупости говорит? Как можно не бояться? Она же наверняка крохотная совсем. И мало ли какие осложнения...
Говорить тяжело. Но он меня и так понимает.
– Не нагнетай. Это же наша дочь. Она справится. Мы в хорошей клинике. Ей проводят необходимое лечение. Нужно будет привезем еще спецов. Оборудование. Лекарство. Всё будет, что нужно.
– Увидеть хочу, - шепчу, понимая, что рада, что он здесь, рядом.
– Нет, - мне кажется, я вижу, как он отрицательно машет головой, хотя глаза я закрыла. Они сами закрылись. Сил нет, - Нельзя. Ты после операции. Врач разрешит вставать, сходим вместе.
Помолчав какое-то время добавляет:
– Она красивая.
Что в его голосе? Нежность? Странно так. Мне казалось, что Платон и нежность несовместимы.
– Им документы твои нужны... добавляет он, имея в виду персонал клиники.
– В машине должны быть. Паспорт и страховка.
Стоп. А как меня оперировали без документов?
– Платон, ты, что, документы не нашел?
– Я их и не искал. Не до того мне было.
– А как же тогда?
– Деньги, Лен.
Возвращаются воспоминания, как все случилось.