Я буду первым
Шрифт:
А еще хочется оттолкнуть его, швырнуть в него чем-то тяжелым. И прогнать. Чтобы мучился.
Но я не сделаю ни того, ни другого.
Совсем скоро я стану мамой. Я пока плохо представляю, что это такое. Но уже люблю своего ребенка. А ребенку нужны оба родителя. Потому что даже сейчас, когда в консультации вижу других женщин с мужьями, это неприятно царапает. И если бы я взялась утверждать, что не хотела иметь папу, как у других детей, я бы солгала. Я хотела. Хотела, чтобы его машина ждала меня и маму у детского сада, хотела жаловаться ему на Петьку, который больно дернул за
А в случае с моей дочерью все по-другому. У нее есть отец. То, что он обидел меня, это наши с ним проблемы, которые не должны касаться ребенка. У меня было время подумать. Остыть.
Способен ли Хромов стать папой для моей дочери? Точнее, для нашей дочери?
Я не знаю.
Я пока не готова решать, нужен ли он мне в качестве партнера. А вот насчет отца для дочери. Да, нужен.
И чего Платон стоит, тоже будет видно. Я знаю, о чем говорю. У меня есть младший брат и младшая сестра. Дети - это прежде всего труд и терпение.
Когда-то давно, когда Матвей только родился, мы были с мамой вдвоем, без денег, без жилья, без поддержки, мама пересказывала мне притчу, которую ей рассказала врач-неонатолог: "Тундра. Там живет оленевод, который в понедельник пасет оленей. Он пасет их во вторник, среду, четверг, пятницу, субботу. Наступает воскресенье. Где же оленевод? Думаете, у него выходной? Нет, оленевод опять пасет оленей. И с понедельника все повторится - оленевод продолжит пасти оленей".
– Платон, тебе не приходило в голову спросить, чего хочу я?
– задаю этот вопрос и не знаю, как он отреагирует.
Поднимает голову, всматривается мне в лицо, но рук не отнимает.
– Чего?
– переспрашивает, нахмурившись.
Мы с ним сегодня пытаемся разговаривать. Нам это, правда, нужно.
И, кажется, он готов слушать.
– Я тебе не верю. Ты знаешь, почему. Но и выставить тебя я не могу. Не потому что у меня нет для этого возможностей. Потому что это будет нечестно по отношению к ребенку, который должен скоро родиться. Если ты захочешь быть отцом, я не буду мешать. Но предлагаю тебе задуматься, а нужно ли тебе это все. Это ведь не игра, это на всю жизнь.
Конечно, это не то, чего Платон ждал, но пока все, что я готова предложить.
– А мы?
– он тоже старается прояснить свое положение.
Тут я ему не помощник.
– Я не знаю. Меня это теперь не очень волнует. Насколько я помню, ты утверждал, что все, что тебя интересует в девушках - это их возможность удовлетворять тебя в интимном плане. У меня ее нет. Так что ничем тебе помочь не могу.
Лицо Платона приобретает встревоженное выражение.
– Почему? Тебе, что, нельзя сексом заниматься?
Пытаюсь как-то справиться с желанием расхохотаться.
– Платон, ты всерьез спрашиваешь, почему у меня на восьмом месяце беременности нет желания обслужить
Я не знаю, как у кого, но я сексуального возбуждения во время беременности не испытывала. Совсем.
Он снова хмурится:
– Да не про это я! У тебя какие-то проблемы со здоровьем?
Как тут ответишь? На последних месяцах беременности гинекологи советуют избегать половых актов. Кроме того, у меня отекают ноги, мучает изжога, ребенок все время пинается, причем довольно чувствительно, я не могу самостоятельно обуться, если обувь - не сандалии. Чтобы слезть с кровати, нужно поперекатываться с бока на бок словно колобок. И да! Все о чем я мечтаю - это заняться любовью со знойным мачо!
– В последнем триместре врачи не рекомендуют что-то совать во влагалище. А отсасывать я тебе не хочу - не заслужил!
Мой ответ звучит возмущенно. Что я сморозила, я понимаю лишь после того, как сказала.
– Лен...
– Платон поднимается, возвышаясь надо мной, - Можно попробовать анал. Ты мою рожу даже видеть не будешь, раз уж я тебя так бешу.
– Ты-ы-ы!
– и дальше я не могу усидеть на месте и подскакиваю с кресла.
Движение было резким, и очень не понравилось дочери, потому что она сразу же зарядила мне по ребрам.
– Ой!
– я схватилась за живот.
Платон поддержал меня, обхватив руками.
– Я пошутил. Черт с ним с сексом. Давай ты рожать подождешь. Рано еще.
– Дурак!
– фыркнула я, не удержавшись.
Ребенок в животе успокоился, только Платон не спешил убирать руки.
– Чего ты в меня вцепился?
Он приблизил свое лицо к моему, и я уловила запах жевательной резинки. Клубничной.
– Я на испытательном сроке? Жить у себя не оставишь?
Я в очередной раз задохнулась от возмущения. Может, ну ее - толерантность? И правда, ему скалкой втащить?!
Отпихиваю от себя этого индивида.
– Даже не мечтай. Здесь полно гостиниц. А парень ты небедный. Заодно найдешь, кто тебе напряжение в самой главной мышце снимет.
Платон смотрит с укоризной.
– Лен, я приехал к тебе.
Но мой боевой запал только начал разгораться:
– Не помню, чтобы я тебя звала.
– Ты не звала. Ты сбежала. Я тебя полгода искал. Лен, хватит. Я тебя очень сильно обидел и напугал. Мне жаль. Я очень жалею о том, что случилось. И... я же нравлюсь тебе...
Пока говорит, одну руку кладет на поясницу, вторую - на плечо. Удерживая меня, начинает поглаживать по спине, поднимаясь вверх по позвоночнику. Лицо, словно с обложки модного журнала, склоняется ко мне. Его теплое дыхание касается кожи. Я делаю вдох. И это моя ошибка. Запах его кожи, смешанный с запахом хорошего парфюма, проникающие в меня, сбивают с толку. Потому что подсознательное бывает сильнее сознательного. И память воскрешает во мне его прикосновения. Там, у него в квартире. Среди цветочных лепестков. Его губы, его руки, тяжесть его тела его член внутри меня. Дрожь пробегает по спине, возрождая потребность принадлежать мужчине. Подчиняться. Ноги слабнут. Губы приоткрываются, чтобы ответить. А руки оказываются на его плечах, чтобы оттолкнуть. Да, именно для этого.