Я была женой Нагиева
Шрифт:
* * * Естественно, все свои похождения Дима называл «дружбой», убеждая в том, что я обладаю чрезмерно богатой фантазией. А я покупалась на эту незамысловатую мужскую лесть, и дилемма — признаться себе в отсутствии фантазии или в беспочвенности подозрений — решалась всегда в пользу последних. По крайней мере, не так обидно.
Тем не менее любовных историй у Димы было пруд пруди.
Как-то на первых курсах он курил с приятелем, и вдруг на нашей грешной земле, да не где-нибудь, а в институтской курилке, появилась
Через некоторое время Дима встретил свою богиню на Невском (в комплекте с режиссёром, разумеется). Она, взяв юного птенца под своё властное крыло, провела его в кафе Дома журналистов. Богемные заповедные места, щедрость знаменитой женщины, близость того самого известного режиссёра, вожделенные взгляды — всё это не могло оставить равнодушным ни одного молодого человека, и Дима, естественно, благополучно напивается. Впрочем, богиня тоже.
Режиссёр явно нервничает, потому как дальше события разворачиваются в духе американского кинематографа. Сцена, вполне достойная нью-йоркского бара.
— Слушай, по-моему, я порвала колготки, — сообщает богиня томным шепотом, склоняя своё известное всей стране лицо к лицу падкого на соблазны юноши.
— Дались тебе эти колготки! — отвечает Нагиев и начинает срывать их со звёздных ног.
Тут нежная психика известного режиссёра не выдерживает накала заграничных страстей, и он вызывает охрану. Диму под руки выводят из зала. За удачно сыгранную роль второго плана Нагиев получает Оскара. То есть номер телефона кинозвезды, конечно же.
Я узнала об их взаимоотношениях совершенно случайно. Как-то Диме пришлось на месяц лечь в больницу.
— Алис, — жалуется утром, — у меня изо рта всё вываливается.
Привыкнув к тому, что он меня постоянно разыгрывает, отшучиваюсь:
— Да ладно, хватит придуриваться…
— Нет, ну посмотри: вот я беру в рот глоток чая, а он у меня выливается.
В больницу Диму срочно отправил его преподаватель, страдающий той же болезнью — парезом лицевого нерва.
Именно в больнице я и встретила Димину пассию. Сначала я, конечно, просто опешила, ведь в первый раз увидела её наяву, а не на экране. Дима нас познакомил:
— Это — Лариса, а это — Алиса; ой, чего-то мне не хорошо.
И ушел. Мы остались вдвоём. А Она вся такая раскрепощённая, и на самом деле безумно хороша, чертовка.
Я совершенно искренне очень долго не могла понять, почему она пришла к нему,
В те же годы в институте преподавала одна дама, лет 30 с хвостиком. И вот в Диминых разговорах вдруг стали постоянно проскальзывать фразы: «наш педагог по гриму» да «какая замечательная женщина»… Мне это, конечно, показалось странным, но не более того. Почему-то я не придала этому значения. Как вообще никогда не придавала значения подобным вещам. Идиотка.
И как-то раз Дима мне сообщает:
— Представляешь, наша замечательная N.N. нашла нам работу.
В то время во дворце Белосельских-Белозёрских началась череда светских раутов, а «замечательная» педагог по гриму нарядила нескольких своих студентов в ливреи и привела туда работать швейцарами. Они открывали двери, помогали дамам и господам снимать шубы и провожали на светские рауты. За это симпатичным студентам платили какие-то деньги и, видимо, ещё кое-что… Потому что после работы Дима звонил мне и сообщал:
— Алиса, я тут у педагога по гриму и не приду ночевать.
Наверное, всю ночь грим накладывали. Показательный.
* * * «Расколола» я его совершенно случайно. В очередной раз Нагиев позвонил домой:
— Мосты развели, всё сгорело, доехать до дома невозможно, звоню от приятеля, останусь у него ночевать. Да и до института отсюда ближе.
Я без тени сомнения отвечаю:
— Ну, конечно!
А на следующее утро раздаётся звонок с Ленфильма: ищут Нагиева, чтобы пригласить на роль Лермонтова. Естественно, я, вся в счастье, звоню приятелю и прошу позвать к телефону Диму.
Мне отвечают:
— Диму? А у нас нет Димы.
Я, всё ещё не понимая идиотизма ситуации, продолжаю настаивать:
— Понимаете, я жена Димы Нагиева, он оставался у вас сегодня ночевать, потому что ему ближе к институту. Вы не могли бы позвать его к телефону?
И мама приятеля так отчётливо, спокойно и немного сочувственно мне говорит:
— Девушка, мне бы очень хотелось сказать Вам, что он у нас был. Но у нас его не было.
Господи, какая же я дура! Как я могла верить ему? Как я могла верить во всю эту сказочную ложь, про «я никогда тебе не изменял»? Почему так сладко замирало сердце, стоило лишь услышать заветное «всегда любил и люблю только тебя одну»? И зачем он говорил мне это, если всё — ложь и обман…
А некоторые его слова я теперь классифицирую просто как особо изощрённое мужское издевательство.
— Представляешь, — говорил мне иногда Дима, — станем мы старенькие, будем бродить по парковым аллеям, постукивая палочками, и вспоминая о нашей жизни…