Я, депутат... Всенародный избранник

Корчак А.

Алексей Иванович по-деловому расправил фартук, разглаживая его на животе, сел на табурет справа от животного, как и требовал этикет доения, широко расставив ноги, приступил к столь родному, но слегка подзабытому делу. Струи молока звонко застучали по дну еще пустого ведра.

Шпеерович же, подойдя к корове, как всегда, вначале засуетился, хотя и сел как надо – с правого бока буренки, лицом к хвосту. Но затем почему-то вскочил и быстро с табуретом перебежал на другую сторону. Однако шествующая за ним буквально по пятам Мария Ивановна сделала опять большие глаза. Тот вновь вскочил, судорожно сжав табурет в руках и неуверенно посмотрев на окружающих его зрителей, как затравленный заяц, прыжками

на сей раз переместился к задней части коровы. На что злючка-старушка наконец-то закивала, что, как он понял, означало правильное решение проблемы. Это Шпееровича успокоило, он улыбнулся окружающей его толпе, и, смело отодвинув хвост, стал сзади между ног животины пробираться к заветным соскам.

Народ вначале с удивлением, а потом с неподдельным восторгом наблюдал за столь оригинальным подходом депутата. Многие позатыкали рты руками, дабы не рассмеяться и не выдать своих чувств, продолжая наблюдать за его действиями. Как мы уже сказали, по условию спарринг-встречи, зрители не должны были вмешиваться в действия соревнующихся. Это было настоятельной просьбой Эльвиры.

Но, пожалуй, еще в более оригинальную ситуацию попал депутат от партии Худинского. Все началось с того момента, когда он поставил табурет возле, как вы уже поняли, бычка. Увидев это, народ замер, некоторые из женщин буквально вцепились зубами в платок, стянув его с головы, боясь рассмеяться во весь голос. Мужики же игриво наблюдали, как депутат сел на табурет и стал внимательно осматривать, а потом и ощупывать нижнюю часть живота бычка. Правда, о том, что это бычок, знали все, только не Представитель.

Алексей Иванович привычно дергал за сосцы, очевидно, уже в деталях вспомнив прежнее любимое дело. Молоко пружинистыми струями уже надежно покрывало дно ведра. Шпеерович продолжал бороться с хвостом, отчаянно хлеставшим его по физиономии. Ему, конечно, никак не позавидуешь. Но, продолжая создавать видимость благополучия, он все-таки выбирал моменты, чтобы повернуться к народу и широко улыбнуться. В ответ консультирующая его Мария Ивановна улыбалась ему своею доброй, искренней улыбкой, показывая в знак одобрения его действий большой палец правой руки. Это поддерживало и успокаивало его.

Наконец ему удалось все-таки поймать хвост за кисточку и он даже умудрился завязать его узлом с помощью носового платка. Однако это коренным образом ухудшило ситуацию, и уже через секунду завязанный узлом хвост довольно чувствительно стал колотить его по голове.

Представитель партии Худинского, несмотря на то, что народ, уже не сдерживаясь, в полном смысле слова покатывался со смеху, настойчиво продолжал шарить по животу, пытаясь обнаружить хотя бы что-то, похожее на мягкое и теплое. Но кроме плотного отростка он ничего не находил. Про себя он думал: «Ведь бывают же быки-единороги…»

Ах, как он был близок к разгадке основной тайны природы – разностей полов, но… Неожиданно для себя и еще больше для окружающих, он почему-то громко сообщил народу:

– У коровы всего один сосок… от природы, – еще добавил он и принялся напрягать его, дабы получить заветное молоко.

Бычок на действия государственного мужа реагировал благосклонно – помалкивая, меланхолично жуя жвачку, в отличие от крика и хохота окружающей его толпы. Он замер на месте, повернув голову и чуть скосив глаза в сторону депутата.

Весь народ от Алексея Ивановича давно уже оттянулся к двум другим его конкурентам. А Алексей Иванович уже закончил дойку, снял передничек и косынку, повернулся к зрителям и поклонился. Раздались жидкие аплодисменты, что несколько огорчило нашего героя, уже привыкшего в последнее время к всеобщему вниманию и одобрению, проявляемому к нему обществом.

Зато возле Шпееровича народу хватало. Несмотря на трудный подступ,

избранный им, правда, не без помощи Марьи Ивановны, ему все же удалось достичь желаемых сосков. Корова, повернув голову в его сторону, с тревогой наблюдала за его действиями. Так, быть может, все и обошлось бы. Но когда он еще стал протягивать ведро между ног коровы, ее тревога возросла до максимума. Она протяжно замычала, мотнула головой и, наверное, больше от страха, чем просто от желания, к всеобщему восторгу окружающих, стала мочиться прямо на него, при этом наконец-то отвела столь ненавистный ему хвост в сторону.

Шпеерович вскочил как ошпаренный, хотя всего-то был просто описан бедным животным, причем, повторю, она это сделала не от желания, а только лишь от страха. Шпеерович стал отряхиваться, как шелудивый нес, пряча глаза от окружающих его жалостливых взглядов. Получить желаемых полведра молока ему не удалось.

Публика лежала в лежку, за исключением только тех, которые стояли рядом с ним и изображали жалость к нему. Камеры снимали, беря крупно Шпееровича в кадр. Похоже, что эта часть съемки была все же испорчена, из-за ходивших ходуном съемочных аппаратов в руках операторов. Вся съемочная группа натурально хохотала. А генеральный директор французского информационного центра тихо посмеивался в белый платочек, периодически останавливая сам себя путем насильственного стискивания зубов, чтобы дать команду прекратить смех и продолжать работу съемочной группе.

Вообще-то Шпеерович уже давно почувствовал, что он делает что-то не так, и мог в какой-то момент избежать настоящего позора, но эта бабка… Она его постоянно подталкивала на делание этих глупостей, и вот результат.

«Будь ты неладна, старая карга», – выругался он в сердцах про себя.

Ну, а бабка тоже была из группы усиления, но только Эльвириной. Она сама напросилась в консультанты к Шпееровичу, когда якобы растроганно целовала его, ведь они с Алексеем Ивановичем вылечили корову. Обе они с Марьей Терентьевной необычайно ювелирно и изобретательно проделали свою часть работы. Впоследствии каждая из них была отмечена Эльвирой крупной денежной премией, приуроченной к 7 ноября.

К тому времени, когда позор уже полностью покрыл хилые плечи Шпееровича, не лучшим образом чувствовал себя и второй претендент на лучшего дояра. Молодой, симпатичный и чуть полноватый заместитель Худинского, кажется, уже осознал свою промашку. Да, впрочем, это можно было понять намного раньше, не доводя бедное животное до экстаза. Но упрямство, очевидно, весьма характерная черта не только его шефа, но присуще и членам его команды. Только когда Представитель увидел, что единственный сосок у коровы возрос до неимоверных размеров, он все понял. Тихо встал с табурета, и, не снимая передничка и косынки, стал пробираться сквозь ревущую и стонущую толпу, среди которой можно было услышать фразы, вроде таких:

– Ну, что, отдоился, теперь можно и отдохнуть от трудов праведных.

Были слышны и другие, не менее экстравагантные фразы и восклицания, воспроизводить которые здесь было бы крайне неприлично.

На что он, не глядя в глаза окружающим его зрителям, смущаясь, тихо говорил:

– Ну, кто же его знал, обманули, глупости какие-то.

Шпеерович вернулся в гостиницу, принял душ, переоделся и моментально съехал со своею командою. Представитель еще что-то пытался поправить – объясняя и отшучиваясь в холле, куда набились присутствующие на спарринг-дойке, но любые его слова, даже самые нейтральные, вызывали лишь гомерический хохот и вопросы однопланового характера. Дабы пощадить уши добропорядочных читателей, приводить их здесь мы не рискнули. Он съехал с оставшейся частью своей команды чуть позже Шпееровича, под хохот, улюлюканье и свист окружившей его толпы.