Я дрался на Т-34. Третья книга

Драбкин Артем Владимирович

– Позвольте закончить интервью с вами знаменитым стихотворением «Мой товарищ», которое вы написали в конце 1944 года. Я считаю, что это одно из лучших стихотворений, когда-либо написанных о войне. И в этих замечательных, трагических и страшных восьми строчках, по мнению многих настоящих фронтовиков-окопников, и заключена вся жестокая правда о войне.

Мой товарищ, в смертельной агонииНе зови понапрасну друзей.Дай-ка лучше согрею ладони яНад дымящейся кровью твоей.Ты не плачь, не стони, ты не маленький,Ты не ранен, ты просто убит.Дай на память сниму с тебя валенки.Нам еще наступать предстоит.

Маслов Иван Владимирович

Родился

в ноябре 1918 года в городе Ахтырка Сумской области. В семье нас было шестеро детей – четыре сестры и два брата. В 1933 году я пошел работать, жили мы бедно, и надо было помогать родителям. В 1938 году призывали мой год в армию, и я многократно ходил в военкомат и просил военкома помочь с призывом. В 1938 году в РККА всех поголовно не призывали, существовали строгие критерии отбора и, видимо, был определенный лимит на количество призывников из каждого района. Я мечтал служить в Красной Армии. Говорил военкому: «У меня здоровья на троих хватит, я комсомолец, рабочий, хочу служить!» 9 ноября 1938 года я был зачислен в ряды РККА. Привезли новобранцев под Полоцк в поселок Боровуха-1. Там дислоцировалась 25-я танковая бригада БОВО. Сначала я закончил на «отлично» школу механиков-водителей и был направлен во 2-ю роту 1-го батальона бригады. На вооружении бригады были танки Т-26. Летом 1939 года меня перевели в 1-ю роту 139-го отдельного танкового батальона (ОТБ), я уже был старшим механиком-водителем. Батальоном командовал майор Чечин, комиссаром у нас был Нестеров, а начальником штаба был мой однофамилец Маслов. Моей ротой командовал капитан Пермяков, дважды орденоносец, воевавший в Испании. В батальоне было три роты по семнадцать танков в каждой.

Красная Армия «довоенного образца» была очень хорошей – все по высшему классу. Без преувеличения. Железная дисциплина. Чуткое отношение к красноармейцам. От нас требовали досконально знать свою боевую специальность, матчасть и, что немаловажно, учили, как самостоятельно принимать решения в боевой обстановке. Не было у нас в бригаде атмосферы «тупого солдафонства». Именно тогда я приучил себя быть исполнительным и серьезным в любом деле. Танкисты до войны служили по три года. Все были хорошо экипированы, великолепно обучены, накормлены досыта. Кормили нас отлично, каждый день давали мясо, масло. Механикам-водителям, кстати, полагалась двойная норма масла. Я увлекался спортом, и даже играл в футбол за сборную танковых войск на окружных первенствах. К лету сорок первого я уже был старшим сержантом, готовился к демобилизации. Получал жалованье – 230 рублей, собирал себе деньги на гражданский костюм, да вот не получилось в 1941 году домой вернуться. Война…

– Ваша 25-я ТБр участвовала в «освободительном походе» на Польшу?

– Да, в конце лета 1939 года нас перебросили на границу с Западной Белоруссией и вскоре дали «отмашку»: «Вперед!» Никаких особых сражений там не происходило, но мне пришлось стать свидетелем и участником отражения атаки польской кавалерии на наш танковый батальон. И это не анекдот. И когда польские кавалеристы «лавой» с саблями наголо пошли на наши танки, мы подумали: они что, эти польские уланы или гусары, совсем охренели? Быстро их подавили и постреляли. Поляки побросали коней и оружие и разбрелись – кто к нам в плен, а кто-то побежал к себе домой, на запад. А потом пленные поляки нам рассказали, что перед атакой им объяснили, что у русских все танки из фанеры и никакой опасности они не представляют…

За весь «польский поход» был только один случай, когда мы столкнулись с открытой враждебностью, или, скажем так, с «подрывной» деятельностью. Остановились в каком-то маленьком городке. Один из наших танкистов пошел в парикмахерскую, расположенную в здании напротив. Получаем приказ на продолжение движения, а нашего танкиста до сих пор нет, не вернулся. Кинулись его искать и нашли его труп на заднем дворе. Кто-то из «западников» зарезал нашего товарища. Танком раздавили этот дом… Дошли до Вильнюса. Нас разместили в старых «николаевских казармах». Стояли там до ноября 1939 года. В ноябре два батальона бригады были возвращены в Полоцк на ремонт техники, а один батальон так и остался в Литве. В нем служило много моих земляков и товарищей по призыву. Весь этот «вильнюсский» батальон погиб в самом начале войны в полном составе.

– Как происходила отправка 25-й ТБр на финскую войну?

– В декабре 1939 года на базе нашей бригады был сформирован 25-й танковый полк под командованием майора Георгия Семеновича Родина. Меня назначили командиром танка. Три роты из этого полка попали воевать на Петрозаводское направление. Нас одели по первому разряду – у всех были валенки, подшлемники, ватные брюки. Нас прекрасно снабжали, кормили жирными борщами, да такими, что сверху «на палец» застывал слой жира. Танкистам выдавали шпик, колбасу, каждый день мы получали спирт. Не было проблем с махоркой и папиросами. Одним словом, снабжали нас великолепно.

Условия для танковой войны очень тяжелые. Кругом леса, холмы, бесчисленные озера, покрытые тонким льдом. Часто приходилось пилить лес и настилать гати для прохода техники. Даже на ночевках и долгих остановках через каждые полчаса прогревали мотор. Морозы под пятьдесят градусов. Да и финны были прекрасными вояками, отменными бойцами. Бои были очень тяжелыми. Многие там навсегда лежать остались… Нас очень донимали снайпера-«кукушки». Как-то, на перекрестке лесных дорог, мы попали в засаду. У нас были танки последнего

выпуска, с зенитными пулеметами на башнях. Троих «кукушек» сбили из пулемета с верхушек деревьев. Финны неплохо действовали в нашем тылу. Проходили на лыжах через леса и устраивали нам кровавые «концерты». Был один случай. Для бойцов организовали баню в лесу. Поставили большую брезентовую палатку, натопили внутри, и бойцы заходили внутрь помыться. С пригорка на лыжах выскочили три финна с автоматами и убили несколько наших, мывшихся в этой «походной бане». Тяжелая была война… У нас как-то полностью погибла вторая рота. Это место, кажется, называется Суоярви. Мы вышли на заранее подготовленную укрепленную линию финских дотов. А там каждый дот как крепость. Толстый бетон. Только из тяжелой гаубицы можно было такой дот разрушить. Как всегда, нас сопровождала пехота. Танки выстроились в одну линию и пошли в атаку. Вторая рота нарвалась на минное поле и полностью там погибла. Те, кто не подорвался на минах, были добиты огнем финской артиллерии. Все семнадцать танков роты были уничтожены. Никто из экипажей этих танков не спасся. А в нашей 1-й роте потери были относительно терпимыми. У меня в экипаже (я уже был командиром танка) был прекрасный механик-водитель Саша Воронцов из города Иванова. Всегда приговаривал: «Етить-то сику мать!» Он несколько раз спасал экипаж от гибели.

– Страшно было в те дни?

– Не было лично у меня ощущения страха. Я не думал о смерти. Верил в судьбу и не боялся погибнуть. Делал свое дело, как должно и как учили, и не забивал себе голову «глупыми мыслями». Тут еще многое от характера зависит. Я когда рос, был хулиганистым парнишкой. Где только драка намечалась – «стенка на стенку», «улица на улицу», там я всегда первый был. И поэтому приобрел бойцовский характер. И перед каждой атакой чувствовал кураж и желание показать этим… кто чего в бою стоит.

– После окончания Финской кампании ваш полк остался в Карелии?

– Нет, но и в Белоруссию нас не вернули. Сначала полк вывели в маленький карельский городок под названием Шуя. Здесь мы приводили себя и свою технику в порядок. Награды на нас дождем не посыпались. Зампотеху дали орден Красной Звезды, одному взводному лейтенанту дали медаль «За отвагу», и все… Наш комполка майор Родин сразу получил звание полковника. В мае 1940 года нас погрузили в эшелон и отправили в Азербайджан. Прибыли в Кировабад. Там находился огромный гарнизон, но до нас в нем не было танковых частей. Здесь на базе бывшей 24-й кавалерийской дивизии и нашего «финского» 25-го ТП развертывался новый танковый полк, получивший название – 24-й отдельный ТП. После финских лютых морозов мы попали в рай. Теплый климат, кругом фрукты. Но гоняли нас здорово. Танкисты даже преодолевали марафонскую дистанцию – 41 км, в сапогах, с личным оружием и противогазами. В этом марафоне я занял второе место в дивизии. Здесь произошла замена командного состава. К нам прибыл новый командир полка, некто полковник Лебеденко, бывший преподаватель в военной академии. Тупица невероятный, полный ноль – и как командир, и как человек. Он потом наш полк, в Крыму, быстро угробил и не поперхнулся даже. Вдруг исчез из полка командир взвода, лейтенант по фамилии Плесаков, пошли разные слухи, то ли он дезертировал в Иран, то ли направлен на задание по линии разведки. Вдруг у нас «забрали» начштаба Садульского, говорили, что он арестован. Но никто толком никаких деталей не узнал. Атмосфера была довольно нервозной. Я готовился к демобилизации, меня перевели на должность инструктора учебной машины. На ней я готовил танкистов, обучал новобранцев и «старые» экипажи стрельбе и вождению. Здесь я вдоволь настрелялся из танковой пушки и достиг в стрельбе определенных высот. Умение отлично стрелять отчасти спасло меня на фронте от неминуемой гибели.

– Что происходило с вашим танковым полком после объявления о начале войны?

– Уже в конце июня 1941 года наш полк перебросили в Степанакерт. Нас пополнили «запасниками» из закавказских республик. Неделю мы простояли в лесу, потом нас погрузили в эшелоны и привезли на границу с Ираном. И когда поступил приказ на вторжение в Иран, мы пересекли речку Зульфа и дошли до города Ардебиль. Но никто нам не оказывал серьезного сопротивления. Кавалерия ушла в горы. Мой танк шел первым. Уже за городом нас атаковали три самолета, обстреляли из пулеметов и даже сбили очередью антенну на танке. Двинулись дальше, увидели справа две автомашины с прицепами, развернулись к ним. Дали пару выстрелов из пушки. Водители бросили свои машины и сбежали. Подъезжаем, а в прицепах арбузы. Вот и все наши боевые действия в Иране. Дошли до Тавриза, а позже мы стояли в пригородах Тегерана. В Тегеране был устроен совместный парад английских и советских войск. Меня и командира танка Ковалева отобрали от нашей части на этот парад. Парад состоялся на стадионе, возле дворца иранского шаха. Представители Красной Армии прошли колоннами спокойно, а английские войска местные жители забросали камнями. Контакты с местным населением были ограничены, а то у нас началось дезертирство азербайджанцев и армян к местной родне. Так что о своих «приключениях на восточных базарах» и про прочий «местный колорит» мне много рассказывать нечего. Из Тегерана нас вернули в Грузию. В Тбилиси на 13-м танково-ремонтном заводе мы привели свои машины в порядок, и нас перебросили в Новороссийск. В конце декабря мы стали готовиться к высадке в Феодосии. Танки погрузили на баржи, и вечером 31 декабря 1941-го вместо Феодосии нас высадили на берегу в Керчи. Высадка десанта шла под непрерывным огнем противника. Так для меня лично началась война с немцами.