Я дружу с Бабой-Ягой
Шрифт:
— Хороший у вас начальник! — оценил Федя.
— У-у!.. Минутку подожди тут!
Мы сбегали в кубрик, где дневальный, из новеньких, домывал полы, живо переоделись и вернулись.
— О-о! — протянул Федя, увидев на нас форму.
— А ты как думал? — сважничал Димка, поправляя ремень и пилотку. — Настоящие!
— Ух, ты!
— А ты почему не в форме? Или в «Зарнице» нет?
— Есть, но я в увольнении.
— А нам Филипп Андреевич приказывает не снимать робу даже в увольнении! — заметил я.
— А какого цвета ваша форма? — спросил Димка.
— Зеленого.
— A y
— Хорошая!.. А это кто? — кивнул Федя на Посейдона, усы которого пошевеливались на ветерке.
— Посейдон! Бог морей! — сказал я.
— Да-а! — восхитился Федя. — А меня за кого приняли?
— За шпиона! — хохотнул Димка.
— Как это?
— А вот так!
И мы наперебой рассказали ему про трех лазутчиков, напавших на Олега. Оказалось, что и вокруг «Зарницы» происходят какие-то подозрительные движения. Мы решили, что это, может быть, орудует одна и та же шайка. Димка посоветовал передать Фединому начальству, чтобы оно усилило караулы, как это сделали мы, выставив дополнительный пост на перевал, по его, Димкиной, идее, и выставим еще — на мысу, так что теперь к лагерю ни с суши, ни с моря не подобраться. И без передышки — дальше: о мачте, о подъеме флага, об автоматчиках, об Огне Славы. Федя одобрительно кивал, вертел головой, пристально ко всему приглядываясь и коротко сравнивая с тем, как у них. Мачта их ниже и без расчалок, флаг меньше и красного цвета, зато автомат — постоянно, правда, они лишь изучают его, а не стреляют, а вот Огня Славы нет совсем.
— Плохо, что вы не охраняете! — кивнул Федя на флаг.
— Как это не охраняем? — возразил Димка. — А дежурный на ГКП? Это же под носом! Чуть чего — в рынду, и вся армия тут! И кишки выпустим кто сунется!
Рында Федю заинтересовала. Сказав, что у них тревога поднимается горном, Федя спросил Рэкса, который, не отлипая от перил, следил за каждым нашим шагом:
— Можно потрогать вон ту штуку?
Рэкс нахально промолчал.
— Он глухой,— заметил Димка.
И Федя крикнул:
— Можно?
— Чего орешь, локшадин? Сейчас вот сниму ту штуку да врежу между глаз — будет вам экскурсия! Экскурсанты! Может, вас еще в штаб пустить? В сейфе пошариться? Нашли музей! В гальюн вон идите на экскурсию — там ничего секретного! А от ГКП проваливайте! — зло выпалил Рэкс, как будто ГКП ломилось от секретов, хотя там находились лишь телефонный коммутатор и вахтенный журнал, да и в самом штабе ничего секретного пока не было, если не считать секретом подробную карту Внутреннего Японского моря, на которое чихать и нам, и нашим шпионам! Хотя нет, сегодня появился совершенно секретный список наших кличек.
— Ладно, не командуй! — отмахнулся Димка и, принимаясь цедить воду из бачка, весело рассказал, как вчера ночью Егор Семенович едва не подавился тут мальком, а Сирдар, такой же охламон, как вот этот, — Димка преспокойно кивнул на Рэкса, — подумал, что на нас напали, и поднял тревогу.
— Про-ва-ли-вай-те! — грознее повторил Рэкс.
Рэкса я уже ни капельки не боялся, но был терпелив на обиды, смущаясь неизбежных при объяснении криков и упреков, а тут, при Феде, я не выдержал,
— Сам проваливай! И не с ГКП, а вообще!
Верхняя губа Рэкса дернулась прямо по-собачьи, и дело приняло бы дурной оборот, если бы не зазвонил телефон. Рэкс метнулся к аппарату, а Федя сказал:
— Ладно. Где вы спите?
— Рэксина! — выдохнул начавший было надуваться и насупливаться Димка. — Айда!
— Большие у вас палатки!
— Это кубрики. Палатки мы называем кубриками, а столовую — камбузом!.. Он с нами! — обратился я к дневальному, который и не помышлял нас задерживать.
Пол свеже влажнел.
Придирчиво оглядев кубрик и заметив под одной из кроватей лужу, Димка спросил по-мичмански:
— Почему сыро? 1
— Мыл.
— И что, хочешь лягушек развести?
— Нет.
— А кого, крокодилов?
— Сейчас! — ответил растерянный дневальный, схватил со ступенек тряпку и полез под кровать.
Чистота, задранные для проветривания пологи, затененность соснами — все это, кажется, понравилось Феде, но он больше не сравнивал со своим жильем.
Увидев в Димкином шкафчике для личных вещей шахматы, Федя спросил, кто побеждает. Мы ответили, что еще не играли ни в шахматы, ни луков не мастерили, ни штабов не строили — ничем из того, что хотели делать и что делали бы дома, не занимались, потому что новая жизнь увлекла нас новыми делами.
Поднялись к камбузу. Там как раз грузили в машину лотки для хлеба, фляги и термосы. Рая помогала юнгам. Помогли и мы. Перед прощанием я тихонько предложил Феде:
— Может, правда, в гальюн хочешь?
— А что там особенного?
— Ничего, но флотский все же!
Федя усмехнулся. Внезапно встрепенувшись, Димка наклонил брата и прошептал:
— Федь, возьми «пушнину»!
— Какую?
— Да набрал тут.
— Не позорился бы!
— Никто не знает! Только Семка!
— Ну, даешь!.. Сколько?
— Штук двадцать.
— Ого! Кто это у вас пьет?
— Не у нас, а по берегу — рыбаки. Возьмешь?
— Неудобно, — вздохнул Федя, которому явно не хотелось упускать добычу. — Звенеть будут. Знаешь, как трясет! О, скажут, отоварился! Вон какой, скажут, брат ему нужен!
— Ну и пусть!
— Не-ет! Если бы пешочком! Далеко!
— А тут где-то есть напрямик. О, дядя Ваня еще, наверно, не ушел! — воскликнул Димка. — Идея!
Рая, садясь в машину, спросила:
— Ну, братец, едешь?
— Нет, — ответил Димка. — Мы потом!
Мы заскочили в кубрик за рюкзаком и знакомой тропой поспешили на мыс. Нас встретил лай Бурана и дяди Ванино тых-тых-тых, которое мигом успокоило собаку. Рыбак сидел на бревне, протянув к догоравшему костру босые ноги с крючковатыми грязными пальцами, и хлебал уху, положив на колени дощечку. Кивнув на котелок, он предложил нам угощаться, но мы, чтобы не затягивать время, отказались и сразу — за дело. Услыша просьбу, дядя Ваня охотно согласился взять Федю с собой.