Я - Джек Потрошитель?
Шрифт:
— О, жестокая! Я не вынесу столь долгой разлуки!..
Неожиданно приоткрылась дверь, которую я вначале не заметил. Из комнатки высунулась голова пожилой санитарки. На ее благообразном лице читалось удивление.
Сестричка прыснула со смеху и махнула рукой:
— Все нормально, тетя Валя. Ко мне поклонник пришел. Большой мастер художественного слова.
— Дураки! — сказала санитарка и ликвидировала из дверного проема голову.
Сестричка нацарапала на клочке бумаги номер телефона и подала его мне. Я сложил листок и сунул в карман.
—
— Там все написано, — глаза девушки по-прежнему искрились весельем. — Вы уже забыли про свою знакомую, которую собирались навестить?
Я сделал вид, будто опомнился:
— Увидев вас, я забыл обо всем, даже о своей бедной старой тете.
Мои старания увенчались успехом.
— Как ее фамилия? — рдея от удовольствия, сестричка наконец-то открыла большую тетрадь.
Я подвинулся ближе и перегнулся в вольер, слегка отклонив голову, чтобы не касаться белоснежного цилиндра.
— Казанцева Елена Сергеевна.
— Когда, говорите, тетя к нам поступила?
— Двадцать шестого марта.
Длинный, безупречно отточенный ноготок, покрытый карминным лаком, заскользил по странице сверху вниз, отыскивая нужную фамилию. Я внимательно наблюдал за ним.
— Казанцева Елена Сергеевна, — повторила медсестра. — Так… Поступила ночью двадцать шестого… палата восемнадцать, — сестричка подняла голову. — Это на втором этаже в конце коридора, дверь направо.
Я проследил строчку, на которой остановился пальчик девушки и, затаив дыхание, заглянул в графу "время приема". Там стояли цифры 3.20. Этого было достаточно. Положив на стол два яблока, я не удержался и двумя пальцами слегка сдавил цилиндр. Туго накрахмаленная материя хрустнула, как лист ватмана.
— Хорошая шляпа. Фасон у Нефертити слямзили?
Медсестра рассмеялась, сдернув с красивой головки колпак. Блестящие черные волосы рассыпались по плечам.
— У нас весь медперсонал в таких щеголяет. Личная конструкция главврача.
— Отличный дизайн… Спасибо за помощь. Приятно было поговорить.
Сестричка склонила голову:
— Взаимно, — и, щелкая ресницами, проводила меня смеющимися глазами.
На улицу я вышел с лицом жениха, приятно удивленного неожиданным известием о богатом приданом невесты.
Мне приятно было узнать о том, что Лена имеет к убийству такое же отношение, как порок к добродетели. После разговора с Кудряшкиной Настей Казанцева на самом деле поехала на скорой в больницу и уже через 3 часа 20 минут была окружена заботливым вниманием врачей и медсестер, о чем свидетельствует каллиграфическая запись в регистрационной книге.
Если даже предположить, что Ахмедова Динара ошиблась при предварительном заключении экспертизы и Таню убили не в полтретьего, а после трех, у Казанцевой и на это время есть железное алиби.
Ну что ж, снимаю шляпу вместе с подозрениями и сокращаю свой список на одного претендента в уголовники.
Обходя больницу, я скомкал бумажку с номером телефона сестрички и бросил в урну. Довольно с меня любовных приключений!
У дежурной
…Меня постоянно грызут сомнения, и стоит мне развеять их относительного одного объекта размышлений, как тут же возникает новый. Лена чиста, как витрина после мойки, можно успокоиться, но теперь меня мучил вопрос: дошли ли до Казанцевой слухи о гибели Тани. Эта мысль занозой сидела в моем мозгу, не давала покоя. Лена мешала в осуществлении моих замыслов, как мешает фонарный столб на проезжей части. Выражаясь языком Хвостова, она являлась тем самым связующим звеном между мной и жертвой преступления. Казанцева — единственный человек в мире, которому известно о моем знакомстве с Таней. И стоит майору нащупать эту связь, как я тут же окажусь за решеткой, так и не отыскав настоящего убийцы.
Нумерация палат заканчивалась на номере 17. Последние двери справа были без номера, с рифлеными стеклами в обеих створках. Я остановился и прислушался. Из палаты доносились кряхтение и стоны, в которых чувствовалась бесстыдная страсть.
Встреча с Таней, неожиданно вспыхнувшая любовь и трагические события, последовавшие за ней, охладили мои чувства к Лене, если не сказать большего: в последние дни я испытывал к ней отвращение, словно она была во всем виновата… Но сейчас, почесывая затылок, я понял, что чувствует ревнивый муж, который во внеурочное время прибыл домой и на стук в дверь мужской голос ему отвечает: "Кто там?"
Я решительно постучал — мужской голос ответил:
— Кто там? — Самое обидное было то, что в нем звучала насмешка, а точнее издевательство.
Я размахнулся и пнул дверь.
В большой залитой солнцем комнате, оборудованной под спортивный зал, атлетически сложенный парень с голым торсом подтягивался на перекладине, подцепив ногами сразу две пудовые гири.
Я ожидал увидеть иную картину.
— А-а… где же Лена? — не нашелся я, что спросить.
Парень повернул ко мне лицо вареного рака с выпученными от напряжения глазами, но ничего не сказал. Раздвинув ноги в стороны, он поставил гири на пол. Они качнулись и замерли, похожие свинцовые корзинки. Потом задрал кроссовки и, взмыв на турник, замер на нем, будто ласточка на ветке. Перевернулся. Крутанул пару раз "солнышко" — и вдруг прилип к потолку. Он так и стоял вниз головой между потолком и перекладиной.
"Еще шею свернет, — подумал я, входя в спортивный зал. — Тогда от второго трупа мне уж точно не отвертеться".
Наконец гимнаст тяжело спрыгнул вниз. После него перекладина долго дребезжала цепями, которыми крепилась к полу. Я жидко зааплодировал.
— Тебе восемнадцатую палату? — спросил спортсмен, оттирая полотенцем пот с лица и шеи.
— Точно. Как раз ее я и ищу.
— Тогда туда! — ткнул он пальцем в угол спортивного зала, где по проекту должна находиться комната для хранения инвентаря, но на двери висел незатейливый номерок палаты 18.