Я - Джек Потрошитель?
Шрифт:
Не отвяжется ведь теперь. Я вздохнул и соврал:
— В баскетбол с ребятами играли, кто-то ногтем случайно царапнул.
По лицу родителя было видно, что он мне не поверил. Он открыл было рот, но тут появилась Кудряшкина Настя, которая в форме стюардессы с профессиональным мастерством и изяществом спускалась по лестнице, будто на виду у всего аэропорта сходила по трапу самолета.
Отец устыдился полосатой одежды узника и, убрался восвояси.
Настя улыбнулась фирменной улыбкой "Аэрофлота".
— Чем это твой папаша
Я пригладил растрепавшиеся волосы и махнул рукой:
— Он с похмелья всегда такой. Третий день в запое, так нам с матерью прямо житья от него нет.
Лицо Насти вначале подвергнулось было изумлению, но потом засияло ямочками на пухлых щечках. Вытягивая гласную "а", будто зевающая кошечка, Кудряшкина сказала:
— Трепач! Я же знаю, что Александр Степанович непьющий, — звук "ю" она тоже вытянула. — Как там твоя Ленка поживает? Проведал?
— Проведал, — сказал я. — Выздоравливает. Пошли, не то самолет останется без стюардессы.
Пока мы шли к остановке, Кудряшкиа с "плавающим" звуком поведала мне о проблемах с насморком, который она подхватила дня четыре назад в одном из северных аэропортов. Простуда оказалась настолько сильной, что ей пришлось вызывать на дом врача.
Стюардесса прожужжала мне все уши. Я был вынужден посадить Настю в такси, и убедил ее, что нам с ней не по пути. Сам залез в следующую машину.
По золотистым от утреннего солнца улицам я доехал до центра города и из первого же телефона-автомата позвонил домой. Ответила мать:
— Алло!
Связь работала с признаками бронхита: хрипы, сухой кашель, одышка…
— Это я, мама… Отец ушел?
— Ушел, ушел… Только что, — голос матери искажался и слышался из-за тридевяти земель.
— Пару дней я не приду ночевать домой, — заявил я.
— Куда придешь? — не расслышала мать
Я прокричал:
— Два дня дома ночевать не буду!
— Почему? — вдруг спросила мать совсем рядом.
— Есть причина.
Мать опять уехала далеко-далеко.
— Какая?
— Ссора с законом.
Мать — не пуганая душа — усомнилась:
— Не смешно.
— Дальше будет смешнее… Слушай внимательно. Сегодня или завтра к нам придут из милиции. Они будут говорить про меня ужасные вещи. Но ты не верь…
— Какие вещи, слюшай? — громко, но почему-то с кавказским акцентом сказала мать. — Ты что-то украл?
— Свою молодость.
— Ты можешь говорить человеческим языком? — рассердилась мать. — И перезвони. Ты все время пропадаешь.
— Да автомат так работает, а другого здесь нет.
— Какой автомат? — раскудахталась мать.
— Калашникова! — я тоже разозлился и оглянулся. Рядом со мной, ожидая, когда освободится телефон, стоял парень с челюстью зевнувшего бегемота и ушами слона. Хотя будка была без единого стекла, я хлопнул дверью так, что эхо отозвалось на другом конце улицы, потом отвернулся и прикрыл трубку ладонью. — В общем, за меня не волнуйся —
— Дима! Что все это значит? — На сей раз мать расслышала меня прекрасно.
Я бросил трубку на рычаг и с силой пнул по двери телефонной кабины. Парень успел-таки убрать свой нос.
2
"Научно-исследовательский институт" — об это словосочетание я слишком часто спотыкался последние три дня, чтобы теперь обойти его стороной. Интуиция подсказывала мне, что именно он источник всех моих несчастий, и именно там следует искать разгадку убийства Тани. Ну что ж, будем ворошить осиное гнездо.
Я закинул сумку на плечо и направился к круглому скверу, откуда расходились главные дороги города. У двацатидвухэтажной гостиницы на стоянке такси влез в свободный таксомотор.
Машина описала вокруг сквера полукруг и нырнула в тоннель из вековых деревьев. Дорога прямая, гладкая — такси летело, едва касаясь шинами асфальта, уже с утра отполированного щетками и водяными струями поливальных машин. Километры бешено бросались под колеса, я наслаждался скоростью, калейдоскопом уличного пейзажа, ревом несущихся мимо машин и ложным счастьем свободы от исчезнувших вдруг проблем…
Поэзия кончилась внезапно — мы уперлись в серую вывеску "Ремонт эл. бритв, фенов и др. эл. быт. приборов" на деревянном вагончике мастерской. Приехали.
Я расплатился с таксистом и сошел на конечной остановке городского и пригородного транспорта. Нелегко было разобраться в нагромождении коробок домов, магазинов и заводских труб окраины. Я подошел к новенькой диспетчерской.
Небритый дядька с плохо вставленными зубами прозудел мне, словно через расческу, прикрытую полоской газеты, о том что "Научно-исследовательский институт" находится за чертой города и в стороне от дороги. Автобусы туда не ходят, за исключением служебных, но они бывают утром и вечером — придется идти пешком. Я еще раз хорошенько выспросил дорогу и отправился вдоль шоссе, мимо яблоневого сада. Возле одинокого коттеджа свернул влево, в сад.
Кто сказал, что спортивная обувь самая удобная? Уже через пятнадцать минут новая кроссовка натерла мне ногу, а еще через десять я хромал, как инвалид, проклиная таксиста, который сэкономил на мне несколько миллилитров бензина.
Наконец яблоневый сад с множеством изгибов разбитой дороги кончился, и столь далекие вначале тополя в преддверии института приблизились.
Научно-исследовательский институт, как я узнал позже, делился на закрытую территорию института и территорию жилгородка, где размещались штук пятнадцать кирпичных домов, два магазина и кинотеатр. Здесь же находилось и здание администрации. Оно, точно обрубленный нос корабля, неожиданно выплыло из-за поворота.