Я - эль Диего
Шрифт:
И, знаете, что было написано на пригласительной открытке? «Дальма Нереа – Джаннина Динора, их дедушка и бабушка Диего Марадона – Дальма Сальвадора Франко де Марадона и Роке Николас Вильяфанье – Ана Мария Элия де Вильяфанье приглашают вас на свадьбу их родителей». Вот так! И если бы могли собрать всю семью, мы бы ее собрали.
Клаудия – это отдельная глава в моей жизни, она – единственная! Она – та, которую я выбрал…
Бог сказал мне: «Она предназначена для тебя, потому что второй такой как она не существует. Другая прервет твой полет на середине реки, и ты рухнешь в воду». Конечно, на самом деле это были другие слова, однако, наполненные тем же самым смыслом.
Клаудия – это настоящее сокровище; она готова отдать жизнь за мужа, за детей, за семью, даже за Гильермо. Она – сама чистота! Если кто-нибудь подойдет ко мне и обвинит ее… хотя бы в том, что
Она всегда умела сохранять мир и спокойствие в семье. Если бы в определяющие моменты моей жизни ее не оказалось бы рядом, как это может произойти с любой женщиной в мире… я не знаю, что бы со мной случилось, и чем бы все это закончилось.
Она всегда, всегда поддерживала меня, даже когда я полумертвый прилетел на Кубу. Она подставляла мне плечо, потому что обладает сильным характером и делает то, чего не смог бы сделать никто другой. Я хочу чтобы вы поняли: она не жалостливая спутница жизни, стоящая за моей спиной. Она – не просто жена чемпиона. Она – возлюбленная сеньора, которого зовут Диего Армандо Марадона, сопровождающая его в радости и горе, в славе и агонии. И она всегда рядом. Когда меня многие спрашивают: «Как же она тебя терпит, как она продолжает оставаться вместе с тобой, несмотря ни на что?», я отвечаю… Я отвечаю: потому что я никогда не поступаю подло по отношению к ней, чтобы решить свои проблемы. Я обо всем ее предупреждаю и делаю все только с ее согласия. Я выбрал ее, а она выбрала меня.
Я запомнил одну фразу, фразу, заставившую меня написать песню в ее часть там, в США, после той истории с проклятым эфедрином. Тогда к нам пришли журналисты и задали Клаудии вопрос, что она собирается делать теперь. И она, ранее никогда не дававшая интервью, ответила: «Без него я умру». В тот момент я понял, что такое вечная любовь, любовь до гроба: «Без него я умру». Понятно?
Кроме всего прочего она – мать моих детей. Настоящая мать, которая в одиночку отправилась за океан для того, чтобы произвести их на свет в Буэнос-Айресе. Она хотела, чтобы мои дочери родились в Аргентине. Вы, те, кто говорит, что знает обо мне все, знаете, что я не присутствовал ни на первых, ни на вторых родах. И не потому, что валял дурака. Я находился в Италии, играл в футбола, выполняя условия моего контракта, проводя один матч за другим. Больше матчей, чем я, тогда в Италии не сыграл ни один иностранец… Когда родилась Дальма, 2 апреля 1987 года, я тренировался, готовясь ко встрече с «Эмполи». А когда появилась на свет Джаннина, 16 мая 1989 года, я сидел в запасе во время игры с «Ромой». И рождение обеих принесло мне удачу: сперва скудетто, а потом – Кубок УЕФА. Я не чувствую себя героем потому, что увидел моих дочерей позже остальных, наоборот: сегодня, после всего пережитого, я знаю, что если и есть тот, кто сможет меня в чем-либо упрекнуть, то это только они, мои дочери.
Мне ставят в вину то, что я делаю все для своих дочерей? Это и есть те самые лицемеры… Мои дочери лучше всех знают, кто я такой, они знают все мои достоинства и недостатки.
Я очень люблю моих родителей, дона Диего и донью Тоту, моих сестер…. Но они никогда меня не упрекали и никогда ни в чем не упрекнут. Знаете почему? Потому что они любят меня таким, какой я есть. Потому что мой отец – самый справедливый человек на свете, и если бы таких как он было больше, мир стал бы намного лучше. Во всяком случае для моей матери он продолжает оставаться самым лучшим. Я помню, как однажды она была у нас дома, застав момент, когда я ругался из-за какого-то пустяка с Клаудией. Ничего существенного, обычная семейная ссора. Однако Клаудия вспылила и сказала, что отберет у меня ключи и не пустит меня за порог… Это услышала моя мама и сразу же сказала ей: «Посмотри, у меня дома есть детская комната, в которую он всегда может вернуться».
Поэтому я говорил и продолжаю говорить: я не могу быть таким чудовищем, каким меня пытаются представить. Я читаю это в глазах моих сестер, которые по-прежнему любят меня. Ане уже пятьдесят, и мы с ней все так же обнимаемся и целуемся как дети. Я разговариваю с ними и спрашиваю, как идут дела у Аны, у Кити, у Мари, у Кали… Я купил огромный дом, потому что Бог дал мне такую возможность
Рядом со мной всегда находились те, кого я хотел видеть, кому я доверял. Я хотел бы вернуть дружбу только двух человек – моих братьев Лало и Турко, которые отдалились от меня. И когда я пишу эти строки, я не думаю о них как о друзьях. Это глубоко личное, это глубоко внутри, и порой из-за нахлынувших воспоминаний на глаза накатывают слезы. Я хотел внушить им определенные истины, но по разного рода причинам не сумел этого сделать, и они выскользнули из моих рук. И я надеюсь, что когда-нибудь, пусть даже в старости мы с ними сможем стать, если не близкими друзьями, то хотя бы приятелями.
Ну а сегодня моим самым дорогим, близким и верным другом является Гильермо Коппола. Он – мой кумир… Такой же кумир, как те, что были у меня раньше… А теперь давайте вернемся к футболу.
Если бы меня заставили составить символическую сборную из тех игроков, с которыми я сталкивался в период с 1979 по 1997 год, это стало бы для меня приятной работой. Но в то же время это меня ни к чему не обязывает. Но я бы составлял ее один, без посторонней помощи. Как всегда, понятно?
Итак, в моей сборной играли бы пять человек: Фильол, Пассарелла, Кемпес, Каниджа… и я. Я говорю «пять», потому что с моей стороны было бы несправедливо не включить сюда многих, кто этого заслуживает наравне с остальными. В этой сборной нашлось бы место и добрым друзьям, и злобным монстрам. Впрочем, к этой пятерке я мог бы добавить Хуана Симона, который чего только не вытворял на юниорском Мундиале 1979 года; феноменального Тарантини с потрясающей выдержкой. Вальдано, который умен как на поле, так и за его пределами; Руджери, потому что тот с самого юного возраста смотрел только вперед; Бурручагу, потому что так как он, с полуслова, меня понимали очень немногие. Я внес бы в этот список Батисту, которому не нужно было бежать для того, чтобы отобрать мяч; Энрике, который говорит, что это он начал ту атаку, которая завершилась моим знаменитым голом в ворота англичан в 1996 году; Олартикоэчеа, потому что на каждый матч он выходил как на последний. У меня играли бы Барбас, Паскулли, Джусти, Гальего, Диас, и обязательно Бочини, кумир моей юности.
Конечно, я не забыл бы о своих друзьях, хотя имена некоторых из них не говорят ничего широкому кругу болельщиков, но для меня они значат много больше, чем просто футболисты: «Негро» Каррисо, «Табита» Гарсия, «Гуасо» Доменеч…
Друзья, друзья, друзья. Как, например, Каниджа, хотя я не знаю, может ли он сказать обо мне то же самое. Я очень уважаю «Рыжего» Макалистера, и огромное впечатление на меня производит колумбиец Бермудес. Потрясающее впечатление! Я уже говорил о том, что если я вернусь в «Боку», то капитаном будет уже он; и он им стал – похоже, что Карлос Бьянки меня читает.
И если иметь в виду человека, который собрал бы в себе лучшие качества этих футболистов, то это будет Альфредо ди Стефано. Я имел счастье находиться рядом с ним во время интервью, вручения различных премий. Я его люблю, он меня любит и, несмотря на существенную разницу в возрасте, на многие вещи мы смотрим одинаково и понимаем друг друга с полуслова. Однажды, в 1988 году я пригласил Альфредо в Неаполь на одну из телепередач, в которой принимал участие, и когда настал момент представить его телезрителям, меня охватило настоящее волнение… В Аргентине, до отъезда в Испанию я много слышал о том, кто такой ди Стефано, но до конца еще не понимал, насколько это значимая фигура в мировом футболе. Истинные масштабы его таланта я узнал в Испании, когда выступал за «Барселону». Там я понял, что он был послом аргентинского футбола, самым великим за всю историю. Тогда я сказал ему это, и он ответил мне на лунфардо [34] : «Брось, парень, ты говоришь мне это, потому что ты мой друг». Примерно так же говорил и толстяк Анибаль Тройло, величайший бандеонист [35] Аргентины.
34
Лунфардо – жаргон портовых районов Буэнос-Айреса.
35
Бандеонист – музыкант, играющий на бандеоне – аргентинском варианте гармошки.