Я - эль Диего
Шрифт:
В те дни меня окружало только хорошее, так, что я говорил Клаудии: «Я боюсь проснуться завтра и узнать, что все происходящее – это всего лишь сон». Помимо всего прочего руководство «Боки» исполнило данное мне обещание и купило Каниджу, для того чтобы мы играли вместе, как это было в сборной Аргентины! Это внушало мне доверие, поскольку я видел, что начальство подошло к делу серьезно, как это и должно быть в таком клубе как «Бока»; вместе с Кани мы могли свернуть горы!
Все шло хорошо, я тренировался как сумасшедший день за днем, но настало воскресенье… и я не смог выйти на поле! Это было последствием того жестокого наказания, несправедливого наказания. И я хотел бы, чтобы все поняли, почему я в свое время сказал: «Мне отрубили ноги». Потому что мне действительно их отрубили, черт подери!
Поэтому
Те же самые чувства я испытывал на стадионе, когда приходил понаблюдать за игрой своей команды. Я прекрасно помню тот вечер, 18 августа, 1995 года, матч против «Платенсе» на стадионе «Велеса». Как же я тогда переживал! Я покинул ложу для почетных гостей и стал следить за ходом матча, слушая радио. В тот вечер я столкнулся лицом к лицу с Пассареллой; между нами было меньше метра, однако мы даже не посмотрели друг на друга… Не знаю, у меня что-то словно взорвалось в голове, я больше уже не мог выносить это ожидание, мое терпение подошло к концу. Это было очень тяжело – не иметь возможности выйти на поле.
Все мне говорили: «Это совсем недолго, совсем недолго…», но для меня 45 дней, что оставались до окончания дисквалификации, казались столетием. Целой вечностью! Всякий раз, когда команда появлялась на поле, окруженном переполненными трибунами, я хотел плакать. И это была чистая правда!
Тогда я лишний раз убедился в том, что должен поступать так, как считаю это нужным. Менее, чем через 15 дней, в четверг 31 августа, я отправился на частном самолете в Пунта-дель-Эсте. Мой тогдашний шеф, Эурнекиан, снял ферму своего друг, Самуэля Либермана, чтобы я там оперативно готовился к своему возвращению. Кроме Гильермо Копполы меня сопровождали мой ассистент Херман Перес и человек, который знал, что скоро спровоцирует шумиху в Аргентине – Даниэль Серрини. Да, Даниэль Серрини. Я знал, что он сможет мне помочь как никто другой. Я взял его с собой еще и потому, что в стране лицемеров, где мы жили, никто никому никогда не дает второго шанса; я же хотел быть другим. На мундиале ошибся он, но и я тоже был хорош, и сейчас мы не собирались спотыкаться об один и тот же камень. Это пошло на пользу всем нам.
Я взял небольшую передышку, а 3 сентября, в воскресенье, я проснулся в семь утра и разбудил всех своим криком: «Эй, мы сюда приехали работать или что? Так давайте работать!». То место, «фермочка» Либермана, к тому располагало; там было все необходимое: футбольное поле, идеальные парки для пробежек… И вновь я сел на диету. А «Бока Хуниорс», тем временем, вновь заставил меня страдать, сыграв вничью с «Ланусом». Он никак не мог победить! Тогда я стал главным защитником Марсолини, и если бы его сняли, я бы не вернулся. Я был готов взять в команду даже Пассареллу, если бы он того захотел. Я говорю так, потому что в те дни наша с ним война достигла пиковой точки: болван устроил ту приснопамятную акцию со стрижками, и даже Редондо высказал ему все, что о нем думает. Я помню свои слова, сказанные Фернандо по поводу его отказа выполнить это идиотское требование Пассареллы: «Посмотри, как все меняется в жизни: теперь я буду просто обязан сделать себе футболку с надписью: «Держись, Редондо!». Кроме того, я сделал еще кое-что, и многие это восприняли как послание Пассарелле: выкрасил свои волосы в синий цвет и был готов в любой момент добавить желтую полосу.
Сбылась еще одна моя мечта: из Пунта-дель-Эсте я отправился в Буэнос-Айрес, из Буэнос-Айреса – отдохнув всего лишь несколько дней – в Мадрид, из Мадрида в Париж… И в Париже, 18 сентября я основал Всемирный профсоюз футболистов. Меня поддержала целая группа игроков, которую возглавлял Эрик Кантона. В то время он дисквалифицирован, как и я сам, и первым присоединился к этой идее. В него вошли также Джордж Веа, Абеди Пеле, Джанлука Виалли, Джанфранко Дзола, Лоран Блан, Раи, Томас Бролин, мой большой друг Чиро Феррара, Мишель Прюдомм… Суперкоманда! Наша миссия была проста и в то же время невыполнима: мы хотели добиться того, чтобы сильные мира сего нас выслушали. И чтобы футболисты раз и навсегда получили
Оттуда на частном самолете я отправился в Стамбул, чтобы присутствовать на благотворительном матче, весь сбор от которого должен был пойти детям Боснии. Я прибыл уже почти к окончанию встречи, сделал пару финтов, люди мне поаплодировали, и я снова улетел. На следующий день я должен был прибыть в Южную Корею: из Стамбула в Лондон, из Лондона – в Сеул. Наконец, пришло время всерьез примерить футболку «Боки».
Я был там, на другом конце света, но душа моя находилась рядом с «Бокой». В моем воображении я играл вместе с ребятами, делал навесы и кричал: «Бей, Кани!». Я думал о команде, о том, кого куда поставить – Маккалистера, Каррисо, Джунту… Поэтому я не захотел пропустить матч «Боки» с «Индепендьенте» в Буэнос-Айресе, но у меня была лишь возможность следить за его ходом по радио. Я и раньше так делал: в Вилья Фьорито мы с отцом двигали приемник туда-сюда, так как волна постоянно ускользала; в Барселоне я звонил по телефону, а мои сестры на том конце подносили трубку к динамику; то же самое я делал в Сеуле. Мне дали телефон с громкоговорителем, мы попросили сотрудников с Радио «Митре» периодически звонить мне, и я переживал игру так, словно находился на месте. Очередное воскресенье прошло без победы, и уже все начали говорить обо мне как о спасителе. Я себя таковым не чувствовал, но знал, что могу стать человеком, от которого будет исходить оптимизм. Я чувствовал себя посвежевшим, словно обновленным.
Я выкрасил полосу волос в желтый цвет, и моя голова стала похожа на футболку «Боки», только надпись на ней была другая: «Против всего». Против масок, против лгунов, против тех, кто говорил моей матери, что она родила пузырек эфедрина; против власть имущих, которые делают все, что им заблагорассудится, забывая о простых людях; против тех, кто на 15 месяцев лишил меня возможности заниматься тем, что я люблю больше всего на свете: играть в футбол.
Мое возвращение в большой футбол произошло 30 сентября 1995 года на Олимпийском стадионе Сеула. Мы обыграли сборную Южной Кореи со счетом 2:1, и я сыграл лучше, намного лучше, чем ожидал… И вновь на свет появилась песня о моем возвращении – «Постараться быть лучше» Диего Торреса.
У меня было всё, что нужно, и все, кто нужен: Менем, Билардо, Менотти… Все они были там, рядом со мной. Каждый сам по себе, но так или иначе, все они были со мной! Президент, который за несколько месяцев до того задал мне главный вопрос, окончательно сподвигнув меня на возвращение в «Боку», находился в Южной Корее с официальным визитом, а Билардо и Менотти приехали туда как журналисты. Как журналисты! Было трудно себе представить, что они могут где-нибудь пересечься. Но, по крайней мере, они оба обрадовались моему возвращению.
Это было лучшее из всех моих возвращений, потому что у меня тогда получалось все, а когда у меня идет игра, я получаю наслаждение. И в тот вечер я наслаждался как ненормальный.
Я был счастлив, и не только за себя… Я был счастлив за моих дочерей; я позвонил им по телефону как только вернулся в отель, и мы втроем плакали как сумасшедшие. Я радовался за мою мать, за моего отца и всех моих близких. И я радовался потому, что заканчивались эти очень трудные для меня полтора года: у нас в Аргентине люди могут быть добрыми, когда хотят этого, но и всякой сволочи тоже навалом. И на поле я ответил им своей игрой, доказав, что со мной поступили несправедливо, лишив футбола на 15 месяцев; что когда я настраиваюсь, то могу бегать больше, чем кто-либо… И я сделал это без наркотиков! Единственным моим наркотиком всегда был футбольный мяч. Я буду повторять это до тех пор, пока эти лицемеры не поймут: кокаин не помогает играть в футбол, кокаин только вредит этому, кокаин убивает!
Я все прекрасно помню, абсолютно все, что случилось со мной в дни моего возвращения. Сбор в «Инду Клуб», поездка на микроавтобусе на «Ла Бомбонеру»…
И вот настало 7 октября 1995 года. Я видел, как с трибун нас приветствуют люди, и заметил там, наверху, несколько парней в футболках «Ривер Плейта». «Ну сейчас они что-нибудь в меня кинут», — подумал я… и ошибся. Я прочитал по их губам, что они хотели сказать так, словно были немыми, а я – глухим: «Все равно мы тебя любим!». И это было моей самой большой победой.