Я - эль Диего
Шрифт:
Правда, одиннадцать месяцев спустя я вновь надел футболку «Боки», чтобы выйти на поле. Одиннадцать месяцев! Сколько воды утекло!.. Но тогда я сам решил уйти, а не под чьим-либо давлением, и никакие власть имущие не могли повлиять на мое решение.
Если кто из них в те дни и сумел положить меня на лопатки, так это судья Эрнан Бернаскони. Он упек за решетку моего друга Гильермо Копполу, отняв у меня покой и сон. Для меня это оказалось кошмарным ударом. Единственное, что меня в то время интересовало – чтобы восторжествовала справедливость. И эту справедливость мы ищем до сих пор. Сейчас сам Гильермо говорит, что все с ним случившееся, то «дело Копполы», прервало мою карьеру, когда я был готов летать по полю.
За тот год я прошел через все, пережил столько, что помню далеко не все из случившегося. Этот период словно стерт из моей памяти.
Сперва я отправился в Швейцарию, сразу после моего
Мой 36-й день рождения был одним из самых грустных в моей жизни. Я находился в Буэнос-Айресе и тренировался вместе с «Бокой», думая о том, чтобы все поскорее закончилось.
Я не знал, что мне делать, метался из стороны в сторону; сперва я говорил о том, что хочу играть в «Боке», затем объявлял об окончании карьеры, а заканчивалось все заявлением о готовности уехать из страны. Я противоречил самому себе, однако сейчас я знаю, почему это происходило: я не представлял себе жизни без футбола и не мыслил, что я буду делать в таком случае. До меня не доходили приглашения, сыпавшиеся отовсюду, изо всех уголков мира. Последнее в 1996 году поступило мне из Монтевидео, и исходило оно – ни много, ни меньше – от «Пеньяроля». Однако, в то время и против моей воле, во мне проснулось желание выступать за «Боку». Я вновь хотел надеть эту футболку, несмотря на то, что она была уже фирмы Nike, а между синим и желтым цветами появилась белая полоса, как будто на форменной одежде Мичиганского университета… Но это была футболка «Боки», и это была та футболка, которую я любил.
Тем временем состоялось заседание Международного профсоюза футболистов, который я сам и основал. Присутствовали Ди Стефано, Круифф, Сократес, Зидан, Стоичков, Клинсманн, Веа… Это было в феврале, когда во главе «Боки» стоял Эктор «Бамбино» Вейра, а Билардо уже ушел.
Когда я вернулся, началось мое выяснение отношений с «Бокой», которое совершенно меня вымотало, извело. Вымотало так, что во время поездки в Чили, выступая на телевидении, я пережил страшный приступ, в результате которого оказался на полу. Из студии меня вывезли на кресле-каталке! И для меня это было словно предупреждение, сигнал тревоги… Это случилось 7 апреля; я собрался и 21-го подписал новый контракт с «Бокой». Мне ни хрена не было важно, что на футболке появилась белая полоса; команда находилась в плохом состоянии, болельщики – в еще более отвратительном, и я хотел протянуть им руку помощи. Я прошел кучу обследований, мой механизм функционировал хорошо, несмотря ни на что, и я был готов двигаться вперед. В июне я вновь отправился в Канаду и договорился там с Беном Джонсоном. Да, с Беном Джонсоном! Самым быстрым человеком на планете, настоящим феноменом, который очень мне помог.
9 июля 1997 года, когда я вновь сыграл за «Боку», в матче против «Ньюэллз», ставшем настоящим праздником, я весил менее 75 килограммов. Я летал! В тот вечер я забил со штрафного… Легенда продолжалась. Я сыграл в одном из последних матчей Клаусуры, [33] против «Расинга», и серьезно готовился к тому, чтобы выступить в Апертуре. Я готовился изо всех сил! И, как это было в «Наполи», я вмешался в вопрос о том, кого надо брать в «Боку», а кого нет… Там, в той комиссии, которой Макри вертел как хотел, был только один человек, способный заставить его замолчать – старичок Луис Конде, да покоится он в мире. Высокомерие Макри не позволяло ему спрашивать о том, чего он не знал… и он просто давал деньги. Для того, чтобы вы знали: близнецов Гильермо и Густаво Баррос Скелотто и Мартина Палермо купил я! Я их купил! И сегодня мне должен был полагаться процент, который я передал бы болельщикам «Боки». Потому что все те игроки, которых я заставил клуб купить, впоследствии были проданы за миллионы долларов… И они еще нагадили ему в конце 1999 года, когда не продали его в «Лацио» за 20 миллионов долларов; это был просто каприз, они не дали ему уехать, потом он получил травму и был вынужден начинать все сначала. И с близнецами произошло то же самое. Я сказал Гильермо: «Бери за руку своего брата и не оставляй его; если он не пойдет в «Боку», то и ты не ходи». Я сказал это для того, чтобы он смог заработать немного песо, потому что Густаво также мне очень
33
Клаусура – «чемпионат закрытия», вторая часть национального первенства Аргентины
Все знают, что мое пребывание в «Боке» закончилось после того, как очередная допинг-проба дала положительный результат – как раз в первом туре Апертуры, 24 августа, против «Архентинос Хуниорс». Они поступили со мной так подло, что я до сих пор не могу с этим смириться. Они говорят, что там опять был кокаин, и мне с трудом удается удержаться от того, чтобы не обоссаться от смеха. Говорят, что там был кокаин…
И тогда я сдался, да, я сдался. У меня было такое ощущение, словно мне протягивают револьвер для того, чтобы я застрелился. Мое пристрастие к наркотикам и так было для меня слишком тяжелой ношей, а тут меня еще решили убрать с поля, да вот таким вот способом… Ради Бога! Я имел представление о том, что такое кокаин, еще бы мне его не иметь, если кокаин был моим спутником на протяжеиии пятнадцати лет?! Стал бы я принимать кокаин перед матчем? Не смешите меня… Просто они еще раз подложили мне свинью.
Я вернулся, вернулся опять. Суд разрешил мне выйти на поле, я сыграл против «Ньюэллз», забил гол с пенальти, и мы победили. Впереди было «класико» на «Монументале», и я хотел быть там, хотел быть там! Я сыграл всего 45 минут, но все-таки я сыграл! Мы выиграли в своем стиле, одержав волевую победу со счетом 2:1, и я получил от этого ни с чем не соизмеримое удовольствие. Но я никогда не мог подумать, что это будет мой последний матч.
Пять дней спустя, 30 октября 1997 года, в 37-й день моего рождения, когда все только и обсуждали слухи относительно моей допинг-пробы, относительно того, принимал я наркотики или нет, кому-то взбрело в голову сказать, что мой отец умер. От отчаяния я чуть не сошел с ума, нашел телефон, позонил домой, поговорил с Тотой…
— Мама, мамочка, что случилось с отцом, что?!
— Ничего, мальчик… Он здесь. Почему ты спрашиваешь?
Это переполнило чашу моего терпения. Вся моя история в футболе началась потому, что я об этом мечтал. В дальнейшем она продолжилась она ради моей семьи. И вот теперь я почувствовал, что пришло время перестать доставлять им страдания. И я сказал футболу «прощай». Навсегда? Я никогда бы так не сказал.
Глава 13
ВЗГЛЯД
О привязанностях, о звездах
«Без него я умру» – сказала Клаудия. И это для меня и есть вечная любовь.
До сего момента я вспоминал и рассказывал только о своей футбольной карьере, только об этом!
Но у меня всегда с огромным трудом получалось отделить футбол от всего остального. В этом и моя вина, и в то же время вина тех людей, которые хотят все знать, и тех журналистов, что не могут утерпеть, чтобы не спросить… Иногда я думаю, что вся моя жизнь уже снята на пленку, изображена и описана в журналах. Но это не так, не так. Есть вещи, которые я храню только внутри, в моем сердце, и никто, никто о них не знает. Чувства, ощущения, то, о чем невозможно рассказать, потому что… потому что не существует слов для того, чтобы сделать это!
Я хочу, чтобы то, о чем я продолжаю рассказывать, стало чем-то вроде дани уважения тем людям, к которым я наиболее привязан. Нет признаний, нет разоблачений, есть только любовь и ничего больше. И благодарность всем тем, кто меня поддерживал на протяжении двадцати лет, когда я играл в футбол.
Например, меня спрашивали: «Почему ты не расписался с Клаудией?» Что я им должен был ответить? Потому, что для того, чтобы сказать ей, что я ее люблю, мне не нужна была бумага! Затем меня стали спрашивать: «Почему ты с ней расписался?». Потому что мне так захотелось! Из-за любви к женщине, которая была рядом со мной на протяжении стольких лет. Ради моих стариков, ради тещи Почи, которая молча терпела, когда в магазине начинали перешептываться у нее за спиной; ради Коко, моего тестя, которому пришлось драться с кучей имбецилов. Ради них. Я устроил этот праздник только ради всех них! Не для того, чтобы похвастаться, а лишь для того, чтобы показать тем, у кого несколько лет назад не было денег на входной билет в Луна-Парк, что теперь он принадлежит им. И только им. То бракосочетание, 7 ноября 1989 года, которое выглядело как извинение, смогло собрать всех моих друзей: они прибыли из Испании, из Италии и также из Вилья Фьорито. Да, из Вилья Фьорито…